"Господа, я вас завтра обрадую..."

Предлагаем к прочтению авторскую статью Ларисы Барыкиной, являющейся своеобразным предисловием к нашей виртуальной выставке.

ЕВГЕНИЙ ПАНФИЛОВ

Если бы не трагическая гибель в 2002 году 16 лет назад, ему бы сегодня было за немного за 60. Но представить это и вообразить Панфилова тихим, респектабельным пенсионером – решительно невозможно! Он жил в состоянии невероятного высоковольтного напряжения. Подобные ему врываются в нашу жизнь как праздник с фейерверком и природный катаклизм одновременно. Потом, без их присутствия многое меняет смысл, теряет наполненность и остроту. Всем своим существом Панфилов опровергал выдуманные кем-то каноны, стереотипы и банальности. Заставить его играть по чужим правилам, было невозможно, он был в прямом смысле – беззаконная комета. И еще про таких говорят – долго не живут.

В 23 года, он, парень из архангельской деревни, впервые попав в балетный класс, угадал свое предназначение и шагнул в судьбу. В Пермском институте культуры Панфилов перевелся с отделения клубной работы на хореографическое. А уже через год имел свой коллектив и потряс Пермь первым спектаклем «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Затем было балетмейстерское ГИТИСа и первая награда – звание лауреата Всесоюзного конкурса. Времена были суровые, когда в почтенном жюри узнали, что ими награжденный не имеет за плечами хореографического училища, был шок. Балетная каста и потом, долго и упорно не хотела принимать его. Для них он был провинциальный выскочка, бастард, enfant terrible. Уже много лет спустя, пройдя «американские университеты» на ADF, получив огромное количество международных призов и наград, создав первоклассный профессиональный театр, он будет раз за разом штурмовать бастионы «Золотой Маски» в одной обойме с Большим, Мариинским и Эйфманом. А когда на рубеже веков в оргкомитете Национальной театральной премии, наконец, откроют новую номинацию «современный танец» (под него!) для отечественных авангардистов он станет недостаточно радикален и будет получать упреки в излишней «балетности»! Таких вот парадоксов в его судьбе – не счесть.

За свои неполные 47 Панфилов успел невероятно много, и почти все осуществил впервые и раньше всех. Почти три десятка лет назад, в 1987-м в Перми – цитадели академического балета, создал театр нового танца. То, что сейчас называют частным, а он определял как независимый. Объездил всю Россию и пол-мира. Завоевал множество всероссийских и международных наград. Сочинил свыше ста (100!) спектаклей и миниатюр. Стал первым Президентом Российского отделения WDA. Первым из хореографов нового танца был приглашен ставить в Мариинский театр, и преподавать современный танец в Пермское хореографическое училище. «Балет Евгения Панфилова» долгие годы был единственным из всех новых театров, который жил по законам русского стационарного театра, давая спектакли раз в неделю. Попасть на них было невозможно. В 2000-м году его частный театр первым получил государственный статус. А он множил свои владения, и панфиловская империя разрасталась новыми проектами: «Балетом толстых», чей спектакль «Бабы. Год 1945» получил «Золотую Маску», и dance-company «Бойцовский клуб».

Он словно чувствовал, что ему не так уж много отведено, а значит – надо успеть. Он все время что-то придумывал, изобретал, и самое поразительное заключалось в том, что все его фантастические затеи осуществлялись. Все сбывалось, все находило свое воплощение, все оживало на театральных подмостках. Какой бешеный пламень бушевал у него внутри, заставляя кидаться на амбразуру, пробивать лед над головой, несмотря на равнодушие и препоны прорастать как трава сквозь асфальт!

Кто помнит танцующего Панфилова, тот не забудет своих ошеломляющих впечатлений. Свобода и естественность, энергия и пластика: он легко заполнял собою любое пространство. В общем-то, невысокий, на сцене он казался крупным и значительным, словно высеченным античным резцом, оторвать глаз от него было невозможно. А он не только танцевал, но и писал стихи, рисовал костюмы, придумывал сценографию всех своих балетов. Снимался в кино. Делал шоу-проекты и режиссировал праздники. Был гениальным менеджером своего театра и даже (в трудные моменты жизни!) занимался коммерцией. Ради своих артистов – театр-то частный, и помощи ждать было неоткуда. И постоянно, всю дорогу, неизменно сочинял и ставил, сочинял и ставил.

В отличие от многих провинциалов Панфилов никогда не рвался в Москву: столичная жизнь с ее законами каменных джунглей претила ему категорически. Там его потихоньку «сдавали» те, кто назывался друзьями. А он умел прощать, находя очень простое объяснение предательству: значит, обстоятельства оказались выше. Зато сам никого не забывал, хранил верность любимым фестивалям: Витебску, Североуральску, Волгограду, Челябинску и ехал туда на любых условиях, потому, что там его любили, почти так же, как в Перми, потому что там были друзья-подвижники, потому, что к русской провинции относился нежно и трепетно. Он помогал всем и всегда, и помощь его в тяжкие минуты была спасительной. Как многим ему обязан поголовно весь уральский contemporary dance, признанный лидер отечественного! Поддержкой, советами, мастер-классами, которые он неустанно давал повсюду. Но, главное, Панфилов был примером. Того, что все возможно, стоит только захотеть.

Последние годы созданное им четко делилось на два потока: сложные концептуальные работы и сверкающие экстравагантные шоу. И те, и другие с полной отдачей и профессионализмом: делать так делать! Объяснял это с лукавым простодушием: во-первых, театру надо зарабатывать, а артистам – достойно жить. А во-вторых, публику надо приучать, сначала придут на танцы посмотреть, а потом, глядишь, и к серьезному потянутся. Фокус с пермской публикой удался, на спектаклях всегда был аншлаг, море цветов, атмосфера любви и обожания. Его фантастическая популярность принимала самые неожиданные формы: у него могли попросить автограф, предлагая для этого собственный паспорт, гаишники не раз отпускали с миром машину, где кроме Панфилова было еще человек шесть, а сколько раз водители, увидев бритый череп моего провожатого, вообще подвозили бесплатно.

Ему нравилось слегка эпатировать публику и театральную тусовку, он не боялся пересудов, сплетен, и мало кого подпускал к себе близко. Только самые проницательные догадывались, что внешний блистательный имидж – известен, успешен, харизматичен! – не более чем театральная маска. За свой талант Панфилов расплачивался очень высокой ценой, в том числе – невыносимым одиночеством. Длившийся всю жизнь его неистовый поединок с судьбой и обстоятельствами, людскими предрассудками и косностью, в конце концов, поединок с самим собой стал панфиловской сутью настолько, что, казалось: состояние обычной и спокойной работы ему противопоказано. Пожить комфортно, не напрягаясь, ему так и не удалось.

Хореография, театр танца – искусство, находящееся со Временем в сложных отношениях. Что-то мгновенно устаревает, что-то проносится сквозь толщу. Горько сознавать, что многие из сегодняшнего поколения танцующих и сочиняющих – его спектаклей не видели. Еще горше понимать, что, Панфилов (да-да, сочинивший так много!) был на подступе к своим главным работам. Не успел. Сегодня он помнится многим этаким самородком из провинции. И поди докажи, что его мысли опережали время. Что идеи растасканы и затерты. Что только он, единственный мог за сутки вагонного времени (путешествия из Перми в Москву – тогда почти не летали) придумать-рассказать в деталях 3-4 новых спектакля! Что никто и никогда своим даром не обжигал сильнее. Но, кто помнит – тот этой памятью счастлив.