Невидимка
К 70-летию со дня рождения Б. В. Гашева
3 февраля 2009 года Борису Владимировичу Гашеву исполнилось бы 70 лет. Но он не дожил до этой даты - погиб в 2000 году. Незадолго до смерти он написал короткое стихотворение.
Я жил среди вас, но как воздух,
Как местность, что возле Оки.
Как свист за окошком.
Как возглас
Сквозь сумерки из-за реки...
О потаенной стороне его личности написала Анна Бердичевская в предисловии к сборнику стихов Бориса Гашева «Невидимка», который был издан в Москве: «...Я всегда помнила об этом человеке, всегда знала, что вот живет в моей родной Перми настоящий поэт...
Он был филолог, читатель книг, глубокий и тонкий знаток русской словесности. В мире семьи и домашней библиотеки он был абсолютно свободен и даже, пожалуй, счастлив. Он был остроумен и добр. Изящен. И парадоксален. При очевидности таланта он был абсолютно не публичным человеком. Он был аристократичен...
Боря был замкнутым - и абсолютно открытым. Невидимка...»
Борис Владимирович Гашев родился в городе Верещагино в 1939 году, как он сам иронически замечал - «между молотом и наковальней». В одном из последних своих рассказов «Энтропия» он пояснял, как началось его одиночество: «...Он родился в такие годы, о которых теперь и вспоминать-то стыдно. От тех лет у него осталась открытка...»
Дед Бориса Николай Михайлович - священник Пророко- Ильинской церкви Пермской области, был арестован в 1930 году по обвинению в антисоветской агитации. Вскоре он умер. Могила его неизвестна. Известно только, что его жена Капитолина Андреевна, с разрешения начальника лагеря снимала с еще живого мужа мерку для гроба, чтобы не бросили тело в общую яму. В августе 2000 года Архиерейский Собор, проходивший в Москве, принял решение о прославлении для общецерковного почитания в лике святых 92-х новомучеников и исповедников, принявших смерть на Пермской земле. Среди них - священник Николай Михайлович Гашев.
Отцу Бориса Владимиру Николаевичу не дали окончить университет - отчислили как сына священника. Но его дети получили высшее образование. Борис окончил филологический факультет Пермского университета в 1961 году.
В начале «оттепели» много талантливых молодых людей оказалось в редакции газеты «Молодая гвардия». Это была не про сто редакция «молодежки», а своеобразный клуб интеллигенции. Туда приходили писатели, работники издательства, ученые, краеведы, начинающие поэты. Там велись умные разговоры, замышлялись, как теперь принято выражаться, общественно важные проекты, там звучали стихи и песни. Газета «Молодая гвардия» в ту пору была популярна в крае, была более живой и «продвинутой», чем партийные издания. Но вся эта живость продолжалась не слишком долго. Уже в конце 1960-х, в конце «оттепели», редакцию просто разогнали. Людей увольняли под разными предлогами. Кто-то продолжал журналистскую деятельность в других газетах или на телевидении, кто-то вообще ушел из журналистики, некоторые стали профессиональными писателями. Борис Гашев тоже должен был стать писателем - таково было его призвание. Но его стихи и прозу не печатали. Проза казалась парадоксальной, шуток не понимали, поэтический язык Гашева был признан лишь на грани XX и XXI веков. В конце 1980-х большую подборку стихов Бориса опубликовали в газете «Очарованный странник» (Ярославль). Затем, с легкой руки поэта Юрия Беликова, в журнале «Юность» напечатали еще одну подборку стихов. Публикация была признана лучшей за год. Гашев стал лауреатом премии имени Валентина Катаева. «Юность» печатала его еще трижды. Он и радовался, и грустно улыбался: печататься в «Юности» в 50 лет...
Рассказывали, что, прочитав в книге воспоминаний о профессоре Пермского университета Римме Васильевне Коминой, небольшой материал Бориса Гашева, редактор «Юности» удивленно сказал: «А почему проза Гашева никогда не печаталась у нас в журнале?» Вот отрывок из этого мемуара - он назывался «Р. В., газета и мы с Володей»: «...С отчаянием вспоминая 50-е годы, сразу попадаю в 56-й, когда я со скрипом поступил в Пермский университет. Это учебное заведение размещалось в бывшей ночлежке для бродяг. Построил ее друг Горького пароходчик Мешков, отдавший вскоре свои пароходы, пристани, миллионы и, разумеется, жизнь на постройку коммунизма. Горький был жутко красноречив.
А я как раз и был бродяга. Обещали дать койку в общежитии, но свободного места все не было и не было. Наконец нашлось. В небольшой комнате я оказался шестым, да еще постоянно жил с нами бездомный студент физмата, казах и, как говорили, гений. Гениев тогда было хоть пруд пруди. Вскоре к нам, тоже на птичьих правах, присоединился и мой друг Володя.
Жили мы на первом этаже. И было очень холодно. Один наш сожитель приловчился спать в валенках. Утром, пока мы возились со своими одежками, он вскакивал и с ходу дул на лекцию. Искусство спать в валенках, может быть, нам еще пригодится больше других искусств, даже искусства кино.
Так вот о холоде. Мы сидели в пальто, аудитория была большая и очень холодная. Но именно в этой морозилке я пережил один из наиболее запомнившихся в жизни, так сказать, ожогов наития и прозрения (извините за высокопарность). Мы слушали Тютчева. Как раз за 100 лет до моего рождения он написал стихотворение "День и ночь".
...Но меркнет день - настала ночь;
Пришла, и с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!
Сидя в своем пальтишке, ничего, конечно, не записывая, а только слушая, - но с какой-то нарастающей тревогой! - я вдруг почувствовал, что ткань благодатного покрова, вся эта мишура и позолота - сорваны и отброшены. Ей богу, вдруг дошла до мальчишки грозная, беспощадная мысль поэта: а что если все это - все, что мы привычно считаем реальностью, - просто видимость, златотканый покров, а настоящая действительность, сущность - это как раз тьма? Почему бы нет?..
Лекция о Тютчеве в промозглой аудитории заставила меня с сомнением оглянуться вокруг, поселила во мне так и не иссякшую до сих пор тревогу... Это мое первое воспоминание о Римме Васильевне Коминой. Была ли она блистательным лектором? Конечно, была. Но дело в том, что блеск отбрасывался и забывался, а слушатель начинал до головной боли вглядываться и вслушиваться в затемненную глубину текста, окружающей среды, самого себя...»
Этим Борис Гашев занимался всю жизнь. У него был удивительный слух на слово, особенный дар понимания стиля. Еще в студенческие годы, после разговора с профессором Кертманом, который открыл в университете музей материальной культуры, он понял (и позднее написал): «...Когда человек увидит прялку, топор, обрывок вышивки или кусок пожелтевшей бумаги со странными знаками, то, может быть, серд це его содрогнется, и он постепенно начнет понимать, что история - это вовсе не борьба одной идеологии с другой такой же дуростью, а это ежегодный вырост хлебного колоса, колыбель на крестьянском шесте, дорога, счастье и горе, разлука и встреча... И все, что случится. Да и лямку надо тянуть...»
Свою лямку он тянул сначала в Пермском книжном издательстве. Часто у него в редакции краеведческой литературы появлялись Б. Н. Назаровский, М. Н. Степенов, С. А. Торопов, А. С. Терехин, Л. С. Кашихин и другие «зубры» - краеведы, ученые, работники архивов. Борис Гашев разработал большой план издания различных краеведческих книг. Книги выходили самые разные: большой том, посвященный Пермскому оперному театру, исследование «Как были открыты Уральские горы», буклеты о коллекциях художественной галереи, книга о памятниках искусства и архитектуры Пермского края, ежегодные «Календари-справочники» - очень востребованные издания. Гашев хотел, чтобы издания были разные: научные, популярные, биографии замечательных людей Прикамья, географические и искусствоведческие книги и т. д. Он целенаправленно выстраивал стратегию издательской деятельности, некоторые материалы порой переписывал, если его не устраивал стиль автора. Краеведческая литература становилась все серьезнее и значительнее.
И вдруг - новое веяние. Очередной разгром «сверху» на этот раз коснулся именно краеведения. Комитет по печати реши- тельно требовал сокращения этой ветви книгоиздания. Борис Гашев тогда написал аргументированное и убедительное письмо в вышестоящую инстанцию. Главный редактор остался очень доволен этим письмом. Неизвестно, сохранилось ли оно. Но московское начальство гнуло свою линию. Прекратилось издание «Календарей-справочников» в Перми, и общий разгром региональной краеведческой литературы продолжался. Сейчас эта литература возрождается.
А Борис Гашев вскоре ушел из издательства в открывшуюся в Перми новую газету - «Вечерку». Там он стал ответственным секретарем. Сам для газеты уже не писал. Он понимал, что жизнь идет, а его творческий потенциал не реализован. В конце 1990-х и «Вечерка» тихо помирала. Гашев жаловался: «Мне снится текст». Он уже не записывал этой диктовки, перестал писать прозу, писал только стихи. И шутил:
- Болдинская осень достигла своего сапогея.
- Старинный русский город Великие Льготы.
- Еще неизвестно, какой метод оптимистичнее - романтизм или соцреализм. Вот у Жуковского мертвец встает из могилы, а что может быть более жизнеутверждающим, чем восставший из гроба!
- Жизнь и приключения Робинзона Крузо: понедельник, вторник, среда, четверг, ПЯТНИЦА.
Когда Гашеву предложили вступить в партию, он спросил: «В какую?» От него сразу отстали. Когда к власти пришел К. Черненко, Борис прокомментировал: «Войска присягают наследнику Константину».
Шутки становились все грустнее:
- Картина Репина «Пропали!»
- Я даже гриппом не болею - можно подумать, что природа избегает меня.
А поэзия упрямо жила в нем. Он готовил к изданию свой сборник. В одном из последних поэтических набросков он написал.
Жизнь, не принимая возражений,
Окунула в бездну поражений.
Но и пораженные глаза
Не на жизнь таращились, а - за.
Это свойство, этот взгляд поэта Борис Гашев сохранил до конца жизни.
Его хоронили 5 мая 2000 года. В небе был парад планет. Когда мы вернулись домой после похорон, шел крупный снег, а во дворе всю ночь пел соловей.
