Сия город был сожжен
Доверчив в старину был пермский народ. Слух ли пройдет, начальник ли скажет – всему верит. Да и как не верить? Ведь вот предсказали пожар 14 сентября 1842 г. – так тому и быть – случилось!
И небесное предзнаменование было – солнечное затмение, и Казань выгорела. Казарма у кантонистов (взятых на военную службу евреев), сгоревшая 12 сентября, – явное предупреждение. Казарма не отапливалась, и огня рядом не было, а сгорела до основания. А записки, разбросанные по городу?
Мы, архивисты, больше верим не слухам, а документам. О пожаре 1842 г., уничтожившем половину города, сохранилось несколько томов следственных дел. Записка действительно была, правда, одна-единственная 1. Появилась записка 14 сентября утром. Кто-то передал ее одной кухарке, кухарка – еще кому-то, затем она попала судье Солнопекову, а тот и доставил ее губернатору.
Накануне этих событий в городе поднялась страшная паника. Разные разговоры можно было услышать на базаре: то подвыпившие семинаристы, недовольные строгими порядками бурсы, разгульно пообещают сотворить зло, то доведенные до отчаяния кантонисты посетуют, скорей бы это случилось, и их распустили бы по домам, а то горький пропойца пообещает поджечь «питейный» дом. Горожане тревожились, строили вероятные и невероятные предположения, даже устраивали дежурства. Вот как описывает свои подростковые воспоминания Д. Д. Смышляев: «Я особенно хлопотал, чтобы на мою долю приходился ночной караул. Мне нравилась эта тревожная осторожность, стук в доски и палки, переклички: “слушай! послушивай! посматривай!” – которые оглашали весь город, и в которых я принимал ревностное участие, – холодная лунная ночь, легкая дрожь под теплым полушубком, разговоры с соседними караульщиками и дрёма, одолевавшая под утро усталый организм… гордился тем, что принимал участие в деле взрослых, и чувствовал в себе готовность и силы к чему-то, чего я, впрочем, сам не понимал хорошо»2. Однако больше плакали да молились, чем принимали меры предосторожности. Некоторые пытались ночью вывезти свое имущество, да полиция, опасаясь общей паники, силой возвращала их обратно.
Были в городе и «огнегасительные машины», и обязанности пожарников возлагались на полицию. Но из-за неумелого руководства и беспечности пожарных от них оказалось мало пользы: «…солдаты пожарной команды… разбили двери подвала, вытащили ящик шампанского и перепились… Двое из них отбили горлышко у бутылки и, потешаясь тем, что нагретое вино било вон, поочередно вливали его со смехом и ругательствами друг другу в рот; их товарищи давно спали мертвецким сном, подвергаясь опасности сгореть вместе с домом. Кто их спас – не знаю, но инструменты, с ними бывшие, действительно сгорели…» 3.
Пожарный набат жители города услышали в церкви, так как был религиозный праздник. В два часа загорелись службы Никулина, по направлению к дому губернатора. В третьем часу загорелся амбар городской мельницы, бывшей в овраге. В это же время вспыхнул пожар в Ягошихинской слободке, в противоположной стороне от мельницы и города. «После сего начался пожар по широкому переулку в надворном строении коллежского асессора Сыропятникова… И свирепствуя при сильном ветре пламя по обеим сим улицам (Покровской и Петропавловской) обнесло и все находящиеся с одной стороны площади каменные, а позади оных деревянные здания, пробралось к берегу реки Камы и истребило все находящееся на пути» 4.
Через несколько часов центра города не существовало, «пространство… обратилось в дымящуюся площадь, уставленную печными трубами деревянных и обгорелыми стенами каменных домов» 5. Погорельцы располагались в безопасных местах. Приведем слова очевидца: «Сердце поворачивается, когда я вспомню то, что видел в эту ночь! Было не до церемоний, не до поддержания собственного достоинства – аристократы, перемешанные с плебеями,
кого в чем застал пожар, и что на ком уцелело, во время общей суматохи, в беспорядке бродили между грудами в самом жалком виде спасенного имущества. Раздавался крик голодных и испуганных детей, стенания и вопли взрослых, из которых многие лишились последнего, бабы голосили на разные тоны… Все измученные, убитые горем, с мыслею о котором еще не успели свыкнуться» 6.
После случившейся беды была создана «Пермская комиссия, учрежденная для установления причин пожара в Перми». Был прислан флигель-адъютант государя – Радзивил.
К делу было привлечено много народу: то были и праздно «шатающиеся» накануне беды по базару горожане, люди с просроченными паспортами и билетами о выезде, крестьяне близлежащих сел без документов, отлучившиеся в город, по слуху, по доносу, а то и просто «подозрительные личности», которых сами горожане хватали под руки да и тащили в полицию. Проводили допросы, очные ставки, сверки почерков. Среди арестованных был пономарский сын, самовольно отлучившийся из духовного училища, – Василий Смышляев. В шапке у него нашли две фосфорные спички. Оговорил он в намерении поджога унтер-офицера Пономарева, канцеляриста Василия Соломенникова да отставного солдата Ивана Филиппова, а те на очной ставке не признались. Тогда он про разговор семинаристов, Кузнецова и Денисова, рассказал, что «губернатор будет жить не в избе, а на улице» 7.
В. Соломенникова видели у дома мещанина Никулина, где начался пожар, но он отговорился, что «посмотреть бегал». Подтвердил это сосед Романдин, но Романдин к концу следствия помер 8. Хозяин дома Никулин подозревал все же Соломенникова, но часовой мастер Шмит высказал предположение в поджигательстве Функа – мещанина Ревельской губернии, проживающего в Перми без паспорта под предлогом скорых родов жены 9.
Губернатор при столичном адъютанте объявил, что поджог совершил мастеровой Кунгурского уезда Михайло Семенов Старков. Будто он, Старков, находясь в тюремном замке, признался одному из арестованных в краже узла с вещами и часов у портного Нечаева и отправился в Мотовилиху, но был задержан, вещи бросил под мост на Егошихе. Кроме того, свидетели слышали его разговор с фельдшером, что «в Перми он сделал худо». Хотя сам Старков на следственных допросах рассказал, что и с фельдшером он говорил о краже того злополучного узла с вещами и часов со стены, когда помогал выносить вещи при пожаре, приговор был безжалостен: «По всем описанным доводам и доказательствам Михаила Старкова признать за виновного в зажигательстве, как уличенного в том свидетелями, равно за кражу во время пожара часов и узла с вещами, за сокрытие в зажигательстве по основанию 685 и 726 статей 15 т. Свода уголовного законодательства, лишив его всех прав состояния и доброго имени, в торговый день на площади через палача наказать кнутом, сослать в каторжную работу» 10.
И поверили пермяки. Да и как не поверить? Сам губернатор и столичный адъютант объявили, что виноват Старков! Значит, мог он одновременно с разных концов поджечь город, а что почерк Старкова в следственных делах и на записке не похож – это дело не погорельцев, ждавших справедливого наказания, а будущих исследователей.
Юный Дмитрий Смышляев писал: «Сгорело в этот пожар невступно 300 домов. Говорят, будто зарево пожара видно было в Оханске, верст за 67 от Перми… Многим пермякам сильно памятен пожар 14 сентября, и некоторые в течение многих лет не могли после него оправиться; но едва ли не больше всех чувствителен он был для моего отца. Много добра погорело у него: разные товары в амбарах, в кабинете – документы на разных лиц, даже акты о его личности, большая библиотека, в которой много было библиографических редкостей, оригинальных старинных рукописей и списков; библиотека эта была им куплена у генерала Томилова. Кроме того сгорел большой минеральный кабинет, приобретенный им в старые времена от одного любителя за 10 тыс. ассигнациями. В нем было много редких штуфов, каких уже ныне и найти нельзя. Но едва ли не чувствительнее всего этого была для моего отца потеря переписки его с графом Сперанским, с которым он был в весьма близких отношениях со времен ссылки графа в Пермь до самой смерти. Много и в других домах погорело подобных драгоценностей: так, у Мерзлякова сгорели бумаги, доставшиеся ему после смерти его родственника, известного профессора и поэта. Иван Федорович берег их, понимая им цену, и у него хранились даже детские прописи Алексея Федоровича. У одного чиновника Казенной палаты сгорел полный сундук рукописей замечательного человека своего времени – учителя гимназии Феонова. Да всего и не перечислишь» 11.
Пожар был настолько значительным, что пермяки брали его за точку отсчета времени. Передавая те или иные события, часто отмечают, что происходили они «до» или «после» пожара. Городская дума под председательством городского головы Я. И. Тиханова пыталась осмыслить причины и разрушительный характер пожара. Члены Думы обвинили полицию и городничего Вайгеля в неорганизованных действиях и добились отстранения его от должности. Не случайно в 1843 г. на заседаниях городской Думы неоднократно поднимались вопросы предотвращения пожаров: о покупке и перепродаже пожарных лошадей и пожарных машин, о подготовке оборудования, закупке для смазки колес свиного сала, еловой серы, воска и даже о закупке медикаментов для пожарных лошадей на сумму 14 руб. 28 коп.12. 3 июня 1843 г. пермским губернатором И. И. Огаревым было подано ходатайство в государственное Казначейство о выдаче ссуды в размере 150 тыс. рублей для пострадавших при пожаре жителей. По распоряжению Николая I погорельцы получили единовременные пособия. Тогда же был создан Комитет попечения о погорельцах, который согласно указу губернатора должен был контролировать распределение средств среди населения. Ссуды были выделены сроком на 15 лет с пятью льготными годами 13.
Первогород – Егошихинский поселок – располагался у медеплавильного завода и Петропавловской заводской церкви, вначале деревянной, затем каменной. Здесь же по Указу Екатерины II об образовании центра наместничества – г. Перми – в 1781 г. к югу от собора через площадь был построен наместнический дворец, украшенный художественной резьбой, к западу – здания для присутственных мест, городской думы и гауптвахты. Внизу, под горой, около берега Камы, где теперь находятся здания вокзала Пермь I и железнодорожные мастерские, стояли торговые лавки. В 1835 г. в городе было 9 церквей, 40 каменных и 1072 деревянных дома и проживало 7385 человек 14. В пожаре выгорела почти вся старая Пермь, находившаяся около Петропавловского собора.
Пермь начала отстраиваться, причем вместо деревянных пермяки отдавали предпочтение строительству каменных домов, а если и деревянных, то с брандмауэрами – кирпичными глухими торцовыми стенами. Единичные такие дома еще можно встретить в Перми старой застройки. Центр Перми переместился от Петропавловского собора на ул. Сибирскую, ставшую в городе главной. Вот как описывает ее один из историков: «Сибирская – идет перпендикулярно Каме от Набережного сада до Сибирской заставы, т. е. двух обелисков, за которыми начинается Сибирский тракт. Сибирская улица бывает особенно оживлена зимой, когда жизнь на берегу Камы замирает. Если можно так выразиться, тогда пульс жизни г. Перми переносится сюда. Здесь ежедневно вечером можно видеть толпы гуляющих, преимущественно учащейся молодежи, так что Сибирская улица в миниатюре является для Перми своего рода Невским проспектом. Здесь же или поблизости расположены учреждения города и лучшие магазины» 15. В 1852 г. в Перми было 10 церквей, 65 каменных домов, 1048 деревянных, 158 торговых лавок, проживало 13 391 человек 16. Как видим, количество каменных домов увеличилось на 25, то есть более чем на 60 процентов, количество деревянных домов уменьшилось на 24. При этом число жителей возросло почти вдвое. Значит, жители города видели перспективу его развития. Пермь как Птица Феникс возродилась из пепла.
О. А. Мельчакова
__________________
1. ГАПК. Ф. 560. Оп. 1. Д. 1. Л. 9.
2. Смышляев Д. Д. Пожар в Перми 14 сентября 1842 г. Из юношеских воспоминаний // Пермский край. Пермь, 1992. С. 72
3. Там же. С. 76.
4. ГАПК. Ф. 177. Оп. 1. Д. 1117. Л. 173.
5. Смышляев Д. Д. Указ. соч. С. 78.
6. Там же. С. 75.
7. ГАПК. Ф. 177. Оп. 1. Д. 1117. Л. 171.
8. Там же. Л. 173 об., 178 об.
9. Там же. Л. 178–179.
10. Там же. Л. 177 об.
11. Смышляев Д. Д. Указ. соч. С. 77–78.
12. ГАПК. Ф. 512. Оп. 1. Д. 322. Л. 1–2, 15–16; Д. 327. Л. 2 – 2 об., 38 об.
13. ГАПК. Ф. 286. Оп. 1. Д. 1. Л. 1–4.
14. Верхоланцев В. С. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 15.
15. Там же. С. 9–10.
16. Там же. С. 15.
