Алексей Домнин

СКАЗЫ-ГОРОДУШКИ

Ходили по Руси скоморохи, бывали и биты и голодны, а любили свое острословие и улыбчивое ремесло. И народ их любил. Потешный талант в злом человеке не живет, щедрая улыбчивая душа ему приют и колыбель.

Уголок Мотовилихи. Начало XX века. Фото из фондов ПКМНа Мотовилихинском заводе мой веселый друг Теха – Тимофей Пантелеевич – человек почти легендарный, известный своими байками и потешными историями. Степенные люди смотрят на него свысока: до пожилых лет мастер дожил, а серьезности не скопил, остался Техой Матехой, маленькая собачка до старости щенок. Люди попроще произносят имя его с улыбкой и словно бы светлея.

И спорят о нем, и делят его. Слесари доказывают, что мастерует он у них в инструменталке, где без воображения мысли и точности глаза работы не сделать; прокатчики уверяют, что стоит он у прокатной печи, где смена жарче бани, потому, мол, и чист душой, нет в ней лишнего поту и копоти.

Парни с Висимской горы объяснят вам, что живет Теха – Тимофей Пантелеевич – у них в поселке над прудом. Пруд стоял в берегах со времени Елизаветы-царицы, но устала его держать одряхлевшая плотина, и ринулась вешняя вода поверх мостовых. И вынесла на базар такую льдину, что сдвинула она по углам киоски и лабазы. И сошел с той льдины мой веселый друг Теха – Тимофей Пантелеевич – и сказал: «Принимайте, бабы, общественный холодильник, пользуйтесь и вспоминайте меня». И вправду, льдину потом четыре бульдозера не могли с места сдвинуть, и была она базарным холодильником, пока не истаяла.

Жители низовых улиц доказывают, что дом Техин совсем не на горе, а ниже плотины, и когда пошла весенняя вода, подняла она его дом, покрутила, а схлынув, поставила на место, только окнами на другую улицу. По этому случаю началась в его семье перебранка – поворачивать дом или так оставить. Осердясь, прикрикнула на мастера жена: «Провались с глаз моих». И он шагнул в открытый подпол, ногу повредил.

Пермские пушечные заводы (Мотовилиха). Фото из фондов ГАПКНе сразу довелось мне с ним познакомиться, но разные его истории частенько слыхивал – и у охотницкого костра, и в непогожую ночь, и на воскресных соседских посиделках, и в цеховой курилке в дремотный обеденный час. Стал их записывать с чужих пересказов. Есть среди них сказы исторические о годах старинных. Как сам Теха объяснял, любил он в детстве слушать семейные предания о дедах-прадедах и казалось ему, что не они, а сам он жил в те давние времена и все, что в них рассказывалось, с ним самим произошло. С тех пор привык он думать и рассказывать о позапрошлых годах так, словно бы сам был участником тех событий.

Веселые свои истории или рассказы называет он городушками.

Бывал прежде в деревнях летом, после сенокосной страды, особый праздник, в чем-то похожий на наше первое апреля. От него и поговорка пошла: «Не городи ерунды», хотя в тот день совсем не ерунда бывала, а веселые проказы и, конечно, байки и небывальщины – в общем, городушки.

Мило людям незлобливое и изобретательное озорство. Вечером за околицей непременная гармошка и кадриль, парни, ряженные в старушечьи сарафаны, и девчата с подмалеванными усами. Народ постепенней – на бревнах, верхний конец села против нижнего. И тут не теряйся: если летит в тебя меткое соленое слово, перехвати его на лету и отправь сопернику, а растеряешься – просмеют до слез. И не приходи сюда, если ленив ты или скуп, – словно бы голым предстанешь ты вдруг перед народом.

А особенно хороши были рассказы людей, повидавших мир и тертых жизнью, в которых правда и небывальщина так тонко сплетены и так серьезен рассказчик, что душа замирает от ужаса и восторга, все принимая на веру.

Как раз в такой праздник и родился мой веселый друг. Говаривал он, что бабки, верившие в колдовство и приметы, наказывали матери, чтобы на ночь надевала шапку и варежки и топор под подушку клали, чтоб родился непременно мальчик и чтоб сноровист стал и в городушках и в работе.

И еще он сам про себя рассказывал: «Как садимся мы с женой чай пить, так она меня попреками изводит. “С тобой, – говорит, – что воду толочь. На все у тебя посмешечка”. И как ей объяснить, что это наследственность во мне бунтует, гены. Человек я не без отца и матери рожденный, а значит, как и у всех, были у меня два деда и две бабки, четыре прадеда и прабабки, восемь прапрадедов, шестнадцать прапрапра… И если так в глубь времен до древних греков счет своим прямым родичам довести, то их у каждого миллион наберется. И надо же было им так судьбы свои скрестить, чтобы появился на свет я – случайная в мире птаха. Зачем же поэтому я буду унынием праздник жизни своей омрачать, если жизнь нам – дорогое подарение судьбы».

Портал ГосУслуг

Нам требуются

    Кадровый резерв