Три года шефства и …. вся жизнь

Моряки - балтийцы и я! При воспоминаниях об этом в любой день и час моей жизни - на сердце становится тепло и светло. Дружба с моряками - подводниками Балтики (а конкретней г. Пальдиски Эстонии, где находилось соединение подводных лодок) связала меня на всю жизнь и до сего дня.

Фотографии ребят и целые семейные альбомы, в которых фото их жен, детей, родителей, главных событий жизни после службы; сотни и сотни писем, открыток, телеграмм, памятные сувениры и открытки с примечательными местами городов, в которых они живут, значки, подарки, книги, вырезки и подшивки газет о нашем шефстве - всё это хранимо не только в папках, коробках, а главное в сердце и памяти.

Как это начиналось? С поездки делегации областной комсомольской организации в Пальдискии. В составе делегации был старший мастер сборочного цеха элекроприборного завода Владислав Окулов. По возвращению делегации, мы узнали, что комсомольская организация завода по решению обкома ВЛКСМ, будет шефствовать над одной из подводных лодок соединения, где командиром капитан 2-го ранга Сергей Николаевич Боровков, заместитель командира по политической работе Виктор Павлович Овсянников. Это была средняя подводная лодка - 95-я, одна из лучших в соединении.

Кстати, сколько бы делегации позднее не ездило, вместе заводчанами, ни разу не слышала, чтобы какая-нибудь из районных комсомольских организаций или из области шефствовала над подводными лодками. Съездят представители райкома, горкома комсомола, покрасуются, поговорят красиво о военно-патриотическом восстании и всё; на одном нашем электроприборном заводе слова превратились в дела. Шефство - это не только приятные поездки, встречи, но и огромная работа, требующая не только личного времени, но и души, сердца, о чём, вероятно, забывали комсомольские вожаки. Но это, к слову. Мне же судьба сделала дорогой подарок …

31 августа 1968 года я написала первое письмо нашим подшефным. Потом второе, третье … (как-то не просто было писать в никуда, без ответа). И … получили ответ от замполита Виктора Павловича Овсянникова и несколько фотографий. Так началась наша переписка, а потом и встречи. Подготовили специальное клише «В далекой гавани », приметное на полосе газеты, под которым и публиковались все материалы о шефстве: подборки писем, зарисовки, репортажи, информации, телеграммы, заметки.

Позднее, когда моряки подарили гюйс, сделали такое клише. Под ним публиковали информацию о спортивных соревнованиях призывников и других, победителям которых вручался гюйс.

К 50-летию ВЛКСМ (октябрь 1968 г.) в Пермь прибыла делегация соединения, возглавляемая комсомольским работником Николаем Даниловичем Борисенко. В этой делегации не было ни одного моряка с нашей 95-й, как потом узнали, лодка была в море.

И на торжественное собрание посвященное юбилею, направили старшего матроса Владимира Минайлова (даже, тогда и не спросила с какой он лодки, совсем не разбиралась: наша лодка или чужая, главное - подводник). Так, случилось, что с этой делегации я очень много проводила времени. Наверно, тогда уже что-то «дрогнуло» в моём сердце.

Володя Минайлов выступил на собрании. Тогда же я познакомила его с директором завода Петром Николаевичем Поповым, что сделало нашего уважаемого, любимого директора в дальнейшем горячим сторонником шефства, тесных связей, встреч с моряками. Ни одного раза он не отказался в поездках на Балтику. Сувениры, значки, памятные адреса, поздравительные телеграммы - все это делалось не только с разрешения, но и личного участия директора Петра Николаевича Попова. Сколько бы делегаций не приезжало на завод он всегда находил время принять моряков в своём кабинете, лично участвовать в торжественных приёмах за столом с шампанским и другими напитками. Сам вручал сувениры, подарки, благодарил и напутствовал.

Официальную историю становления, развития шефских связей можно проследить по публикациям в газете «За коммунизм» электроприборного завода с 1968 по 1972 год, и «Страже Балтике» газеты дважды краснознаменного Балтийского Флота, чьим военным корреспондентом я была.

В 1971 году командование соединения обратилось в комитет ВЛКСМ с просьбой взять шефство еще над несколькими лодками и это было сделано. Инструментальный цех № 15, сборочный цех стали шефами подводных лодок. И это было неизбежно и правильно. Из нашего экипажа 95-й подводной лодки почти ежемесячно демобилизовывались ребята, часть экипажа, лучших, переводили на другие лодки. В 1971 году командир 95-й назначен командиром другой, более новой подводной лодки, с экипажем которой (а в нем были и наша с 95-й) ушел в автономку (это когда лодка уходит в автономное плавание под водой месяца на два - три, проще говоря в разведку). Менялись не только моряки, но и офицеры, что очень осложняло переписку, не раз приходилось начинать чуть ли не заново.

К тому же 15 марта 1972 года я ушла из заводской газеты в газету «Вечерняя Пермь». К счастью, когда появились новые подводные лодки, чьими шефами стали цеховые комсомольские организации, возглавляли шефскую работу Люба Масалович, (Рогачева) и Тамара Казымова, люди неравнодушные энергичные! Благодаря им и держалось шефство.

А вот, чем для меня была всю мою жизнь дружба с моряками, даже трудно объяснить. Почему и сейчас, когда я беру в руку письмо или открытку любого из моряков, такая гамма чувств захлестывает, такое воздействие, что теряю покой, внутри все теплее, а теперь с возрастом даже и давление ползёт к верху от нахлынувших чувств и воспоминаний.

Я много раз задавала себе вопрос почему писали мне моряки, офицеры и не только о службе, а делились сокровенным, вступали в полемику или размышляя, спрашивали мнение или возражали..?

Служба? Особые условия - кубрик, подводная лодка, замкнутое пространство, оторванность от дома? Наверно, и то, и другое, и третье … и что-то еще необъяснимое словами.

Спрашивали меня об этом и ребята, особенно новички. Помню, Ваня Быков написал: «Светлана, я ни от кого не получал еще вот таких писем, как от вас. Вы пишите мне, потому что журналист по работе своей, чтобы опубликовать в газете? Кто я для вас »? ... Закономерный вопрос. Ведь, когда начиналось шефство, мне было 28 лет. Потом 29,30,31,32... У меня была семья - муж, дочь, а еще свекровь, тетя мужа, его брат (мы жили 14 лет все вместе). Я училась заочно в университете, работала, некрепким было мое здоровье, и житейских, бытовых проблем было по горло…

Как было объяснить Ване Быкову и другим 19-20-летним мальчикам, что пишу потому, что «каждый человек мне интересен, каждый человек мне дорог». Что я просто влюбилась в море, в подводную лодку, в их экипаж, сразу во всех. Что их маленькие весточки на открытках, листочках, написанных порой с кучей грамматических ошибок, как солнышки в моей жизни и очень, очень нужны, потому что являются источником необъяснимо энергетики и помогают жить, переносить трудности, побеждать болезни, любить и быть любимой, необходимой многим людям.

10-15 писем в неделю получала я, а писала еще больше.

Однажды, в декабре 1969 года почта доставила мне большую коробочку. Открываю, а там Дед Мороз (он и сейчас в 2005 году стоит под нашей ёлкой) и более 50 открыток с Новым Годом. Чья это была идея, выяснить не удалось. Думаете, я ответила одной открыткой всему экипажу? Нет. Я написала 70, кажется.

Каждому моряку, офицеру в отдельности. И нельзя было повториться, хотя какие-то слова и были традиционными. Ведь ребята, как правило, читали письма друг другу.

Каждому что-то своё, личное, особое, а для этого надо было приглядываться к ним во время поездок, и не очень частных встреч, расспрашивать о каждом у офицеров, задавать вопросы в письмах и… по крупице складывать эту информацию в копилку памяти.

Особенно мне помогали в этом командир Сергей Николаевич Боровков дружба и переписка, с которым длится по сей день, офицер Александр Николаевич Корзун и многие другие.

Когда лодка уходила в автономку, я продолжала писать (хотя без ответных писем делать это было не просто). Письма складывались ребятам «под подушки в кубрике. И когда усталая подлодка, из глубины» возвращались домой, ребята читали эти письма по одному каждый день, или все разом, а потом перечитывали, продляя удовольствие. И тогда уже я получала их много личного.

А когда я уехала в 1971 году на защиту диплома в Свердловск, а делегация моряков - Володя Шакула, Коля Кротов, Жора Анисимов, Володя Васюков приехали в эти дни, в Пермь (без меня-то), я каждый день получала на главпочтамте города Свердловска от них открытки участия, понимания (ведь надо же так умудряться - каждый день в течение недели писать).

И когда я вернулась, защитив диплом на “отлично”, меня на вокзале встретили не только муж, дочь, а и моряки с цветами и шампанским и большим свитком бумаги, под сергучом, где отпечаталось  морская бляха. И Жора Анисимов зачитал: “Извещаем жителей Перми и Пермской области, что на их землю вступила нога новорожденного журналиста. “Роды” проходили в городе Свердловске в тяжелейших условиях”… и.т.д., что вызвало живейший интерес пассажиров, стоящей рядом электричку.

Ну, как этим не дорожить? Я и сейчас, когда рассматриваю эти фотографии, слезы благодарности выступают, или ком в горле. И сколько было таких трогательных и волнительных минут в нашей моряцкой дружбе, которые остались в памяти на всю жизнь. (Но о некоторых из них я напишу позже).

Хорошо: служба, лодка, одиночества души, тоска по дому, теплу… Этим можно было объяснить письма ребят.

Как объяснить, что переписка длилась десятилетиями с Николаем Андриановичем Буниным, Сашей Щекиным, Женей Курочкиным, Юрием Прилепским, Олегом Васильевичем Волошиным, Александром Николаевичем Корзуном, Любой и Володей Шакула и другими.

И уже даже я объяснить этого не могу - почему позднее писал не только Женя Курочкин, а и его мама Клавдия Александровна. Не только Саша Щекин и его жена Люба, но и когда внезапно умерла Любаша, письма стала писать его вторая жена Ирина (латышка по национальности). Не только Саша Копелян, а его отец Николай Евтихиевич и мама Ирина Александровна (после смерти Николая Евтихиевича). Не только командир второй подшефной лодки Олег Васильевич Воложин, а и его жена Рая. Когда Коля Бутырин уехал в командировку в Ирак, открытки и письма писала его жена Галя. Она и сообщила мне о трагической гибели Коли и мы вместе с ней в письмах делили это горе. Десятки писем я получила от Александра Николаевича  Корзун, а после их свадьбы с Галей Кибардиной (мы были с ней в первой делегации заводам на Балтику), много, много лет писала Галя.

Особый разговор о наших почти родственных отношениях с Любой и Володей Шакула, которые длятся по сей день.

И уже совсем особая страница - это 35-летняя дружба и много сотен писем от командира нашей подшефной лодки Сергея Николаевича Боровкова. Вот уже точно: дружба связана настоящим морским узлом: “тебе половина, и мне - половина”, и радость, и горе, и заботы с детьми, и семейные проблемы, и болезни, и садовые заботы, и рецепты - словом, все, чем живем, что заботит или радует, будни, плохое настроение или состояние душевного покоя - все это выражалось и выражается в письмах. Ведь встречи были очень редкими и такими кратковременными, что невозможно было задать даже все вопросы, а не только услышать на них ответы. И вообще не виделись мы больше 30 лет и только совсем неожиданно 2004 год, ноябрь подарил нам встречу в Кронштадте на несколько часов. Встретились - 64-летняя Главшефа (так меня называли когда-то моряки и командир) и 74-летнии командир подводной лодки (он для меня и ребят остался командиром). Сидели в уютной их квартире - Сергей Николаевич, его жена Надежда Филипповна и я, пили кофе, бальзам уральский, рассматривали фотографии и было говорить и не переговорить, та мало было времени… И взглянув на себя через 30 лет увидели, что, время состарило нас, внешне, но душа осталась прежней и ярче, чем обычней, блестели глаза, когда мы вспоминали на фотографиях ребят с 95-й.

Сергей Николаевич как-то писал, что он был командиром, кажется 17 подводных лодок, в том числе и на Тихом океане, но в квартире его, под свадебным портретом его и жены я увидела цветную фотографию средней подводной лодкой - это была наша с 95 (бортовой № 550)! Красавица на фоне сине-голубого моря! Что же это за сила такая, за любовь эта подводная лодка? А ответ у меня один - люди необыкновенные, какой экипаж, которым можно гордиться. Люди и к душе, и к сердцу!

Встречи… Каждая из них незабываема! И не только официальные, по  приглашению командования, о них написано в газетах. Мы с мужем были в Риме, в июле 1970 года, использовав свой отпуск на встречу с моряками (об этом стоит рассказать отдельно), у Николая Бунина в Обнинске, у Володи и Любы Шакула в Красноярске, в Риге - в гостях у Олега Васильевича и Раи Волошиных, у Саши Щекина. Я побывала в Пальдиски в гостях у Николая Бунина и Михаила Цукова, в сосновом Бору Ленинградской области в семье Саши Коппелян (купала грудного Юрика). В Риме, Таллине, Кронштадте - были встречи с Сергеем Николаевичем Боровковым.

А сколько моряков побывало у нас в гостях - на Елькина и Гл. Успенского. Как-то, попробовала список составить - больше сорока человек и то, по-моему не все. Ведь многие были ни по одному разу. Как жаль, что не всегда вела книгу записи почетных гостей. Пробовали писать в альбоме с фотографиями, но не всегда он доставался.

Я и сейчас и всегда с большой благодарностью думаю о своих близки! Маме- Свекрови Галине Павловне Королевой, тете - Людмиле Яковлевне Королевой, брате мужа - Сергее - ни разу я не услышала от них слов упрека, возражения, возмущения, недоумения или недовольства по поводу моих поездок к морякам или их посещения нашего дома. Более того, они были самыми активными участниками этих событии. Ну, что значит принять, к примеру, пять молодых, здоровых, не страдающих отсутствием аппетита парней, а вместе с ними всех тех девчат и ребят, которые побывали на Балтике, представителей комитета комсомола, редакции газеты, радио…

Да и нас, Королевых, шесть человек. Словом, если стряпались пельмени, то 500-700 штук (это сколько же мяса и тесто надо приготовить!), а еще мама стряпала всегда свои вкуснейшие, королевские пироги, а салаты, закуски, торты… Смех, шутки, песни, танцы, суета, шум… посуда, уборка… И ни однин раз, а много! “ Отгрохать “у нас на Елькина свадьбу Володи и Любы Шакула, дать им возможность прожить у нас медовый месяц (мы уступили им нашу комнату и диван, сами с Володей спали в комнате Сергея, на полу, на надувных матрасах, взятых напрокат), а потом еще и еще встречать и провожать. Последняя встреча на Елькина у Любы Шакула с мамой была 10 сентября 2002 года, а 20.09 она умерла (ей было 91 год). Осталась на память фото: Люба, мы и мама! Так что для меня дружба с моряками? Жизнь моя! Самые светлые ее страницы! То, что коснулось души и сердца! Теперь жалею о том, что когда мне исполнилось 60 лет, решила, что пора почистить свои объемные личные архивы, кто же после меня это сделает, подумалось тогда. Сотни и сотни писем, открыток, объемные альбомы с фото… коробки, коробки. Два года назад в один из прохладных майских дней на даче села я перед горящей печкой и прочитывая письмо за письмо, стала бросать их в огонь. Не все. Часть из них так и не поднялась рука уничтожить. Достаточно, чтобы подлинниками подвергнуть сейчас то, что рассказываю. Но что-то утеряла, в том числе и из памяти заболела я тогда после этого. Так было все дорого, памятно, порой трогательно: и открытки с Новым Годом, и зная, что я люблю рамки, открытки с ромашками ко дню рождения (и даже с извинениями, что не нашлось подобных), и поздравления от всего экипажа и отдельные, вдруг по-английски «моя дорогая» без подписки, с закорючками вместо подписи, с (зная, от кого они были тогда - по почерку, я сейчас не смогла расшифровать). А потом в этих письмах было так много личного… Поймут ли меня те, кто прикоснется к эти вещам сейчас? Не смешно ли это со стороны? Взрослая женщина - семья, муж, дочь, заочная учеба в университете, работа в газетах, быт, заботы, нездоровье - и отрывая время от сна, писать и писать.

Да, что писать: жить чужими заботами, радоваться, волноваться, переживать, посылать подарки, сувениры, ездить в гости и, конечно, ждать, ждать. И получать: фотографии, телеграммы, подарки, письма, открытки… По-моему хорошо это!

О поездках к шефам и морякам

Не могу теперь сказать, сколько же делегаций моряков побывало в Перми, (в 1972 году, в марте я перешла работать в газету «Вечерняя Пермь»), ведь какая-то часть шефской работы проходила ни на моих глазах, но зная что после 1972 года шефские связи постепенно стали затухать. И это объяснимо. Ушли с флота (вышли в запас по выслуге лет) командиры подшефных подводных лодок, которые начинали эту работу, поменяли места службы замполиты и многие другие офицеры, демобилизовался в 1972 году Володя Шакула, который, находясь на комсомольской работе в политотделе отвечал за шефские связи, менялись экипажи, мало “влюбленных” в моряков становилось и на заводе, в комитет комсомола пришли новые люди, которые были просто далеки от шефства, да и что говорить, менялись и взрослели люди, менялось время.

Сколько бы ни было делегации моряков в Перми, но пять - побывали в гостях на Елькина. Но особенно памятными  и дорогими были встречи делегации моряков. Кстати, только о первой поездки моряков было рассказано в газете самими моряками. И сделал это Саша Щекин, написав от своего имени хотя в последний момент  ему отменили поездку, так как он очень был нужен на лодке. Вместо него приехал Володя Шакула и это стало для него знаком судьбы. В апреле он познакомился с Любой Глазовой в июле сыграли в Перми свадьбу (1970 год).

“Не забываемая поездка” - так называлась его заметка. О том, что за право поехать к шефам развернулось соревнование, написал в своём письме и командир подводной лодки С Н. Боровкой.

Из письма С Н. Боровкова :

“Светлана Павловна, здравствуйте!

Только что уехали наши ребята к вам в гости, и мне почему-то стало чуть-чуть грустно. Откуда взялась эта легкая грусть? Может быть из-за того, что всем экипажем невозможно выехать к вам… и в тоже время радостно, что наши ребята впервые поехали в город на Каме, к нашим дорогим шефам. Вот и получается радостная грусть (но не иначе).

Светлана Павловна, до чего же трудно было определить достойных. Весь экипаж боролся за право поездки в Пермь. И вот определили… О нашей жизни и службе можно представить по письмам, но нет ничего лучше живого слова при личных, контактах, разговорах. Поэтому ребята Вам расскажут все, все, что пожелаете знать, и как их собирали в дорогу и какие напутственные слова им говорили и как они довезли до вас теплоту наших сердец и т.д. Все мы будем с нетерпением ждать их возвращения, а потом слушать их и спрашивать…»

Ох, и не забываемы были мои хлопоты, связанные с приездом ребят. Я вела тогда дневник день за днем, который подарила на 30-летие семейной жизни Володе и Любе Шакула, ведь там на каждой странице было о них и их любви с первого взгляда, да и все другие события в письме признались что, прочитав дневник, расчувствовались до слез. Так уж случилось, что все заботы легли на мои плечи, хотя вокруг были и помощники. Началось с того, что нам сообщили заранее, что приедут трое моряков, а прислали пять: Александр Николаевич Корзун, Володя Шакула, Виктор Лищук, Женя Курочкин, Петя Спеяну. И узнали мы об этом за несколько часов до приезда. В общежитии была приготовлена комната на троих, пришлось в смешенном порядке готовить еще одну комнату. Опоздали с Володей на заводской автобус, который, не дождался пяти минут, и мчались в аэропорт на такси. А опоздали, потому что когда пришла телеграмма, до приема гостей оставалось несколько часов, а надо было закупить продукты, отнести их в общежитие прихватив из дома посуду, (прикупили еще и 15 тюльпанов, которые к приезду ребят раскрыли свои бутоны и стали похожи на маки), надо было оповестить ребят и девчат (был выходной  день, завод не работал) и многое сделать другое. Встретили, накормили и за полночь пришли домой. А утром, надо снова кормить. Повела моряков в пирожковую, которая была на Комсомольском проспекте.

И когда подошла к кассе и сказала: 35 пирожков и 11 кофе, у кассира были удивительные глаза, но увидев рослых, красивых моряков заулыбалась - все поняла сразу.

А потом были встречи, приемы у директора завода и секретаря парткома, в детском клубе “Бригантина”, посещение оперного театра, мемориала в Мотовилихе, соединили моря, побывав на Каме ГЭСе, пообедали в столовой на Гайве, где я заказала 10 компотов, а ребята захотели попить пивка, и мы с Женей курочкиным «давились» этим компотом, т.к. не пили пива, “бал-маскарад” в пермском лесу во время этой поездки (хохотали до слез, увидев себя в бескозырках и бушлатах, а ребят в наших шарфах, беретах и пальто); обед с пельменями на Елькана (мама  ахнула, увидев эти пельмени. Что могли состряпать впервые большие кулачища Володи Шакула и Вити  Лищука, пальчики. Молдаванина Пети Спеяну, все время вальсировавшего с недостряпанным  пельменем - руки Жени Курочкина, пытавшегося всех учить, как надо, белоруса Александра Николаевна Корзуна - пироги, ушки, лебеди - не втиснувшие в себя мясо, но это были наши пельмени, которые мигнули, когда их мы с мамой сварили в трёх огромных кастрюлях), ужин в один из дней у Юры Гребенюка, который побывал на 15-летии нашей подводной лодки, после которого утром встал только Володя Шакула, чтобы проводить Любу на завод… И все это надо было сочетать с официальными мероприятиями, где должны быть все, а некоторым хотелось просто погулять с девочкой заводской, с которой подружились, даже не знаю, когда… “Шоком” для меня было известие, что ни поездом (поздно уже), ни самолетом (нет билетов на нужное число) ребята не смогут уехать, чтобы быть вовремя на службе. Я - дисциплинированный человек, и понимая всю меру ответственности, послала командиру соединения, командиру лодки телеграммы о плохой погоде, нелетной, и возможном опоздании моряков (боялась даже подумать о реакции командира и всех других дисциплинарных последствиях).

Что прощальный вечер мы провели в ресторане речного вокзала. А полом на берегу Камы слушали, как поет Петя Спеяну (ох, и голосище  - заслушаешься!), пели и танцевали, по-моему, даже плясали “цыганочку или молдаваночку”, “ краковяк”, и бог, знает что.

Вдруг Володя Шакула и Люба Глазова отзывает нас с Володей (мужем) в сторону:

- Свет Павловна, - мы что-то хотим тебе сказать.

- Слушаю, - смеюсь.

- Помогите нам с Володей, - говорит Люба, - завтра зарегистрироваться в загсе.

- Вы чего ребята? - растерялась я. - Как же это - завтра?

- Но я же уезжаю - с отчаянием говорит Володя Шакула.

- Нет, ребята, - обстоятельно так говорит мой муж. - Завтра не получится. По закону надо два месяца ждать!

- Мы не можем ждать два месяца, - возражает Шакула.

Словом, закончилось тем, что я, как названная мать, сняла со своей руки колечко, одела его Любе заверив Володю Шакула, что будем его ждать вместе, а завтра с утра  “рванем” в загс, подадим заявление.

Так и вышло. С утра с ними в загс, подали заявление, узнали что срок регистрации 31 июля 1970 г. Вернулись на Елькина, открыли шампанское, мама благословила их, сказала всякие хорошие слова и мы “полетели” к автобусу, который увозил делегацию и сопровождающих лиц в аэропорт.

Не скрою, очередного письма от командира Сергея Николаевича Боровкова ждала с некоторым “страхом”. Что-то будет? Чем обернется более чем суточное опоздание? И вот от него письмо: Читаю:

“Какой-то француз сказал: “что отложено, то пропало”. Светлана здравствуйте! Даже не могу еще сказать: “Уф”, так как пишу письмо на скорую руку, почти на ходу. Мне даже трудно извиняться (не перед Вами за такое долгое молчание). Не в моих правилах, но так получилось, что я за последнее время закрутился с работёнкой. В конце апреля, а на корабле столько работы, мечтал о 28 рабочем дне и этих нужных парней не было. 30 апреля смог вырваться на 1 час на почту, чтобы поздравить Вас телеграммой с 1 мая, жену поздравил утром… по телефону. 30-го к вечеру приехала долгожданная делегация. Было сложное чувство у меня: не знал, что делать? Сердиться или радоваться? Пришлось вначале порадоваться, а потом посердиться. Большое спасибо за ваши подарки, теплоту, откровенность и доверие, за внимание и дружбу… а ваши цветы долго стояли у меня в каюте и напоминали о пермяках, о наших друзьях и видимо они тоже питались нашей дружбой, что так долго жили…” 24.05.1970 г. Рига.

А у меня была очередная сессия.

И мне приходилось наверстывать упущенное время и только по ночам подгонять хвосты. Шёл пятый год заочной учебы в университете на факультете журналистики. До диплома осталось полгода, одна сессия… И как-то совпадало, сдача “задач” у моряков, их напряженка, с моими нелегким заботами, большой загруженностью.

30 мая 1970 г. Письмо командира.

“Время 23:30.Только что пришли с корабля. Готовимся в море. Вот и сделали мы нужную задачу, чтобы получить путевку не в дом отдыха, а в море… Как-то радостно на душе. Не знаю, как объяснить, но мне хочется на своем корабле выйти в море, и в то же время немножко волнуюсь за то, как молодые ребята подготовлены и справятся ли со своими нелегкими делами в иной обстановке, да еще как поведут себя те самые механизмы, которые ремонтировались…” (лодка находилась после автономки в Риге, в доке, на капитальном ремонте).

“Светлана, пожелаю Вам “Вкалывать” на каждый экзамене без аварийного продувания главного балласта, а только за счет своего холода. Надеюсь, что это получится”. Рига (командир).

Вот так, с легкой руки командира и в моем лексиконе начали появляться морские словечки, смысл которых я постигла гораздо позднее, когда побывала на подводной лодке и пожила рядом с моряками. В очередной раз, но уже в Риге, где лодка после ремонта готовилась к дальнейшему походу.

Но была еще сессия и я, как велел командир, сдавала зачёты и экзамены “без аварийного продувания главного балласта”, так как все эти годы училась без троек и даже в университетской газете была помещена моя фотография под заголовком “Наши отличники”

16.06.70 г. Письмо командира:

“Только хотел написать письмо (я ведь должник), как приходит за частичку отдыха и хорошего настроения. Светлана, здравствуй! Я остановился на настроении. Я не на высоте. Состояние какой-то тупой усталости и физической и духовной что ли. Завтра серьезный экзамен, но мы все не готовы полностью. Видимо, тяжеловат груз положен на наши плечи, причина, конечно, во времени, такой объем работы очень трудно сделать за это время. Ребята стараются, работают не жалея сил и времени… Ведь они ничего “такого” не видели или как некоторые говорят “не нюхали”. “Что день грядущий нам готовит?” Что-то на душе беспокойно… И вот в такое настроении сел писать тебе письмо… Очень рад за твои успехи и поздравляю от души. И мне немного стало легче (но до полночи легкости еще далеко), просто радуюсь, что у тебя все хорошо, даже отлично… Рад еще и тому, что все больше крепнет уверенность в Балтийском варианте отпуска… Ребятам я не говорю о возможности приезда Светланы Павловны, разве только “проговорился” Александру Николаевичу Корзуну. Поэтому будем считать, что у ребят такое большое желание встретиться со своей “главшефой”, что они сами убеждены в этой встрече, здесь в Риге. Вот видишь, как может быть.

Только ты, пожалуйста, не переживай и не волнуйся особенно за нас, у тебя немало забот и по этике и по эстетике (примечание: я сдала на отлично эти предметы, о чем и писала в письме командиру), “Всплывем”, “продуемся”. Попытаемся обойти мели и подводные камни.

Ни пуха… в зачетах. ” Командир.

А письма, несмотря на напряженность, их становилось все больше и больше. После первой поездки кто-то первый назвал меня “главшефой”, да так привелось. На своих фотографиях, которые моряки присылали мне, многие так и писали: “на память главшефе”.

Да и в письмах порой обращались именно так, или Светлана, или Светлана Павловна, кто то со словами “дорогая ” кто - то со словами “уважаемая ”, позднее и чаще “на ты ”, кто-то писал: Здравствуй, дружище!...А Володя Шакула тот вообще на особицу: “здравствуй мама Света” и даже без кавычек. От него письма приходили чуть ли не через день - два. Любе Глазовой еще чаще. И если она чуть опоздала с ответом, “отчитывалась” за несвоевременность, конечно я.

К слову сказать, еще в первых письмах замполит Виктор Павлович Овсяников написал: “Светлана! У меня спрашивают моряки о вас. Напишите о себе, что считаете необходимым и если сочтете нужным, то пришлите свое фото. Зачем? Моряки будут писать Вам, если вы этого желаете”…

Прислать фото просили и некоторые ребята. Но я никому из не посмела послать. Зачем? Писать можно, и, не глядя на фото. Замужней женщины. Но фото мои были у ребят и это после возвращения первой делегации.

Осипова, корреспондент  радио, “Сарафанчик”, как мы ее ласково называли во время их приезда и часть этих фотографии оказалось потом в музее воинской славы. Фото появились и после нашей поездки в Ригу на 15-летие лодки. Так что позднее из писем ребят я узнала, что “я была вместе” c ними на лодке в автономке, как талисман брали они с собой фото шефов.

Успешно сдала я экзамены и зачеты.

В июле отпуск. С Володей решили, что поедем в Латвию. Во-первых, в Даугавпилсе у нас были (и есть) родственники, с которыми хотелось бы повидаться. Во-вторых, ни разу не были на Рижском взморье и названия: Майори, Дубуяты, Булдури, Юрмала… звучали для нас, как музыка. В Болдерая (не далеко от Риге) наша лодка и мне, не скрою, очень хотелось, чтобы Володя тоже побывал среди моряков, увидел бы все сам, своими глазами.

А главное, на службе, именно там, был и Володя Шакула, у которого 31 июля регистрация брака. А вдруг его не отпустят в отпуск. Как-то командир написал назидательное в своем письме: “мы, Светлана, люди военные. У нас ведь чаще бывает так: как прикажут, так и я захочу”. Вдруг и ему прикажут… поговорим, может тогда, наверняка, отпустят.

Словом, на семейной совете решили: едем! Было замечательно в гостях в Даугавпилсе, вместе с родственниками побывали на даче их дяди на Рижском взморье. И, конечно, встреча с моряками. О ней я тоже написала в газете 7 августа 1970 года под заголовком  “Просто гости”, но сколько осталось “за кадром”, то есть в памяти, в душе и в сердце. Было все настолько хорошо, интересно и трогательно что не только я, но и Володя (муж) помнит об этом до сих пор. И когда мы отмечаем с ним ежегодно День Военно-Морского Флота, то вспоминаем чаще всего поездку в Ригу ”просто в гости”.

Сюрприза - приехать неожиданно не получилось. Меня встречали цветами Володя Шакула, Игорь Борозосеков (на клише в газете он в центре - выплясывает), Гриша Небера. Как в фильме: я с одного конца места, они с другого и встреча, посередине. Родная мне плавбаза (я рассказывала, что мы жили там же, когда приезжали на 15-летие нашей лодки), только похорошевшая после ремонта. И какая была радость, когда командир предложил нам немного пожить в каюте комбрига, рядом с моряками. Сколько бы раз это не повторялось, но всегда волновало, утром командир заходил в каюту за мной (Володя не мог так рано вставать, шахматные турниры с офицерами корабля затягивались за полночь) и мы шли завтракать. Заходишь в кают-компанию, офицеры встают и пока не сядет женщина, они не садились. Потрясло и другое. За нашим столом все ждали, чтобы из большой супницы я наливала каждому, а не вестовой. Вначале я очень стеснялась этого, а потом привыкла, поняла, что этим людям месяцами жившим на службе, просто не хватало семейного тепла! Разливала с улыбкой, шутками, добрыми пожеланиями и в соответствии со вкусами, кому погуще, а кто любил пожиже… Завтрак длился установленное время, ни больше, и не меньше.

Володе вестовой приносил завтрак в каюту. Пять дней мы жили на плавбазе. Без пяти минут восемь каждое утро я, вслед за командиром, по утрам поднималась на лодку. Вставала в строй с офицерами. У меня была новая должность - замполит по психологической части, хотя в натуре такой должности не было в то время ни на одном корабле.

А потом вместе командиром спускалась в лодку. И если не в брюках, трап отвесный, то негромко “командовала”: “Эй, внизу? ”Есть внизу слышала в ответ. “Отойти от трапа!” Есть отойти от трапа!

Все, кто находился в командном отпуске, просто поворачивались к стенам лодки, я спускалась, здоровалась (но не в брюках можно было только в том случае, если ты так и останешься в командном отпуске, а если идешь по лодке, в платье или юбке тебе не попасть из отпуска в отсек. Вначале заносишь ногу потом голову…)

Был потрясающий момент, когда я и Володя пришли в кубрик в День Военно-Морского Флота с “музыкальным” письмом (мы его приготовили в радиоредакции завода - для каждого что-то своё сказали и песню) и с большой коробкой конфет. Наша кондитерская фабрика выпускала тогда в коробке с полстола вкуснейшие конфеты ассорти, а в центре коробки - хватало на весь экипаж - каждому по штуке.

Закончилось музыкальное письмо, разговоры, близилась команда “отбой”!  И тут кто-то из ребят обратился к командиру: “Товарищ командир! разрешите мы споем для Светланы Павловны! ” “Разрешаю - ответил командир. “Ребята, встали!”- скомандовал тот же голос. Моряки встали взявшись за плечи в круг. Мы с Володей в центре круга, а ребята  - руки на плечах друг друга, запели, да не просто песню, а мою любимую: “Над Кронштадтом туман, в синей дымке дома…” Ком в горле стоял не только у меня, потрясен был  Володя. Я до сих пор вижу лица ребят, тех двадцатилетних, исполнявших слаженно, красиво мою любимую песню. И как узнали?

Днем мы уезжали с Володей (чтобы не мешать), в Ригу и обязательно на рижский рынок. Июль было много зелени, редиски, первые огурцы, и в изобилии черешня. Все это покупали и вечерами уже у нас в каюте были зеленые ужины, и бесконечные шахматы. А я приходила в кубрик к ребятам и обязательно заканчивался вечер с кем-нибудь разговором по душам.

Как-то, по-моему, впервые же день перепачкавшись желтыми тычинками огромного букета лилии (даже лицо мне оттирали), я упомянула, что мои любимые цветы ромашки. И это запомнили все, кто знал меня. И все эти годы в мои коробках столько хранится “ромашек” на открытках…Но тогда, в Риге, открывая дверь каюты, находила у дверей ромашки-живые, рижские, размером с блюдце. И через пять дней, когда офицеры корабля нашли нам жилье на рижском взморье, в Слоке и мы перебирались туда, а лодка уходила в море на испытания в этот день, я стояла на пирсе с огромным букетом огромных ромашек… лодка, отходила от пирса, а у меня слезы были на глазах, прощалась, как будто с чем-то родным, хотя и уходили они только на сутки. А вот кто приносил ежедневно ромашки - я до сих пор не знаю. Но запомнились они мне и ребятам, особенно тем, кто был на палубе, закрепляя швартовые. Говорили потом, что они долга смотрели и видели меня на пирсе с ромашками.

Слока… Какое у нас было классное жилье мансарда (чердак дома) с отдельным входом по крутой металлической (как трап на подводной лодке) лестнице. Море рядом. Сосны. Какой-то особый воздух, настоянный на травах, соснах и море. Первым в гостях получив увольнения побывал, конечно, Володя Шакула. Мы ни на день не забывали, что, 31 июля в загс. Накормили его свежей картошкой с огорода хозяйки, с маслом, укропчиком, зеленым луком, угостили пивком (а какое пиво было в то время в Латвии в маленьких бутылках, что особенно нравилось моему  Володе – муж предпочитал его всем другим напиткам), измеряли длину рук, и прочего - наша задача была купить к свадебному костюму белую рубашку. Все бы ничего, но Володя размерами рук, плеч и длины до пояса никак не вписывался в установленные стандарты. Каждый день с сантиметром в руках обходили мы магазины рижского взморья, разворачивали, размеряли, чем порой и даже нередко вызывали недовольство продавщицу. Порой и не объяснишь или по - русский, что у нас «малыш» нестандартный, но все же купили что-то близкое к размерам.

А вернувшись из увольнения, Володя Шакула очень вкусно рассказал про свежую картошку… ребятам, а может и про все другое. Только на другой день постучало уже трое ребят с нашей подводной лодки, на третий, четвертый - по пять человек… Словам я уже на второй или третий день сварила литров на пять кастрюльку свежей картошки, а вообще за время проживания в Слоке, мы съели пологорода картошки у наших хозяев, много укропа лука, огурцов, правда на наших гостей не всегда хватало досыта, а потом еще и четверть огорода с посаженной картошкой у соседей (не бесплатно конечно). И когда я позвонила командиру денька через три, узнать как дела на лодке, он вдруг спрашивает: “Может ты Светлана, объяснишь, что происходить с экипажем? Работают так, что можно больше половины экипажа поощрять увольнениями? Уходят все в одно время, приходят тоже вместе. Спросишь, отвечают ездили к вам в гости. Не медом ли ты там намазала?” “Не медом, - смеюсь я ответ, - картошечкой…”

Жаль, надо было нам уезжать уже, не все ребята попробовали свежей картошечки, а вот самого командира и командира еще одной подводной лодки Олега Васильевича Волосина его жену Раю (эта лодка позднее тоже стала нашей подшефной и мы с Володей очень подружились с семьей Волошиных. Они приехали к нам в Слоку на несколько часов. За день до отъезда. А потом мы уезжали их Риги и так много людей нас провожало на вокзале… и опять ромашки, и невозможно было от светлой грусти чувств удержаться от слез …

Затем была свадьба Володи и Любы Шакула. На второй день - продолжение свадьбы, но уже «по морскому в тельняшка на базе отдыха журналистов, куда мне, как журналисту и члену Союза журналистов СССР, дали на всех путевки. Палатка для молодоженов, мы же ночевали в отведенных домиков, костер на берегу реки, прогулки на лодках, рыбалка и много, много песен…

А дальше … и “уметь надо ждать, ждать опять и опять, чтоб любить, так любить моряков” - ждать писем встреч, ждать Володю Шакула и писать, неустанно писать. Но об этом можно прочитать в газетах.

Очень запомнилась поездка к подшефным в ноябре 1971 года. Ведь тогда мы познакомились с экипажами новых подшефных лодок. Тогда и началась моя дружба на десятилетия с Сашей Коппелян, потом его семьей, замечательными его ребятишками Ириной и Юрой, его мамой Ириной Александровной и отцом Николаем Евтихиевичем Коппелян.

Запомнилось поездка приглашениями в гости к Николаю Андриановичу Бунину и нашей дальнейшей очень трогательной подружкой семьями, что дорогого стоит.

Неповторимое событие - настоящей военный парад 7 ноября 1971 года в Таллине. Штаб флота выделил нам пропуска на трибуну - так что видно все было преотлично. Одна беда закоченели мы на трибуне.

Не обошлось и без курьеза, который вспоминаю и сейчас, от души похохотав.

Вышли мы с электрички вместе со многими, многими моряками, участвовавшими в параде. С нами были и музыканты из нашего подшефного соединения, которые играли на параде в сводном военном оркестре. Мы изрядно замерзли, а они просто посинели от холода, руки их просто не разгибались, на губах ссадины от прижимания к трубам. И тут я предложила девчатам и ребятам поднести их инструменты. Все с шутками смехом согласились. Забрали трубы, тарелки.. я же повесила на себя огромный барабан (но кто еще если не я!), взяв в каждую руку по колотушке, которыми бьют по барабану.

И надо же было такому служиться: под ноги попала небольшая лужица, замершая льдом и припорошенная снегом. Я поскользнулась на самом ее краю и проехав почти всю, упала. При этом огромный барабан накрыл меня и взмахнув в падине колотушками я с силой ударила ими по барабану.

Раздался такой грохот, что оглянулись все, ушедшие вперед нашей группы. А Тамара Казымова вдруг так печально сказала: “Ну все! Последний листик с дерева упал…” Не знаю - были ли рядом деревья (не помню уже) и слетел ли на самом деле последний листик при моем падении, но раздался такой хохот, что уж точно и все сухие ветки отлетели. Ребята держались за животы, почти падали от смеха, со слезами, всхлипывая то один, то другой повторял: “ха-ха … последний, ха-ха… листики”. Из-за смеха не сразу смогли и поднять меня, то потянут за барабан, то вместе с барабаном. Смеясь до слез, я и сама быстро встать не могла … Словом, все вмиг согрелись. Так и ввались на КПП, сотрясаемые смехом, что вызвало не малое удивление дежурного офицера. По-моему, эта “новость” обошла чуть ли не все кубрики, потому что при встрече со мной уж очень широко улыбались в тот вечер ребята. Я и сама много раз с удовольствием рассказывала эту историю, вызывая неизменный смех.

Прошло, уже больше 30 лет, даже 35-36! Конечно, в памяти осталось самое яркое. Но может и дороги письма, открытки, значки, сувениры, что помогали и помогают вспомнить и сейчас, какие-то детали или вообще воскресить в памяти лица, события, имена и фамилии, факты.

С. Королева
10.01.2005 г.