«Я здесь, в Перми…»
Леон Сергеевич Кашихин (1932–1997) не писал мемуаров. В работе над ними он, наверное, не ощущал надобности, поскольку всю свою сознательную жизнь – с отроческих лет и практически до самых последних дней – вел дневники, которые составляют не один десяток тетрадей и блокнотов (плюс множество записных книжек), испещренных его трудно читаемым почерком. В них зафиксированы чаяния и тревоги молодого человека, в зрелом возрасте выделены этапы личной жизни, описаны факты и события, происходившие в нашей стране и во всем мире, а также в городах, в которых он жил, и в архивах, в которых он работал. И в институте, в котором учился, – это знаменитый некогда Московский историко-архивный институт, который впоследствии был преобразован в Российский государственный гуманитарный университет, возглавляемый академиком Ю. Н. Афанасьевым. Нашлось место для стихов, в том числе своих (с раннего детства, как это случается со многими в молодости, он сочинял стихи и даже пытался напечатать их в центральной прессе), позже, правда, свои поэтические опусы он заносил в отдельные тетради и блокноты.
Известно, пермский период стал последним в жизни Л. С. Кашихина. И далеко не простым – со своими успехами и неудачами, взлетами и тяжкими испытаниями. Итак, как же Пермь приняла Л. С. Кашихина и вписалась в его биографию? Обратимся к дневникам и некоторым архивным документам из его личного фонда1.
28 марта 1963 г. Л. С. Кашихин, который жил в Тобольске и работал старшим научным сотрудником архива, а до этого некоторое время и его директором, заносит в дневник следующий пассаж: «Перспектива переезда в другой город все более прельщает меня. Раззадорило письмо Плясовой М. И., директора Пермского облархива, предлагает мне свое место. Черт с ним, что паршивая должность. Главное – уехать. Написал в пермский арх[ивный] отдел. Жду результатов».
Результат был положительным2. Именно этим вызван пропуск в дневниковых записях Л. С. Кашихина – было не до того. И лишь 4 июня 1963 г. Л. С. Кашихин возвращается к своему дневнику, где подводит итоги последних месяцев: «С тобольской жизнью покончено. 54 дня как я здесь, в Перми. 11 апреля утром, провожаемый В. Ф. [Валовой, женой], преодолев благодаря другу Чиглакову водное иртышское пространство, я вылетел самолетом в Тюмень. Забрал в архивном отделе трудовую книжку, повидал [архивиста Л. М.] Горячеву – друга дней моих тюменско-тобольских и вскочил на поезд, чтобы 12-го утром предстать перед новым своим начальством и новыми сослуживцами в Пермском облархиве». Сравнив свой переезд в Пермь с подвигом Ю. А. Гагарина, автор дневника отметил: «Итак, началась новая, 6-я – пермская – эпопея в моей жизни». И далее перечисляет «эпопеи» своей жизни: «1936–1946, первая – уржумская (детство); 1947–1950, вторая – пыталовская (отрочество); 1950–1953, третья – гдовская (юность); 1953–1958, четвертая – московская (подготовка к зрелости); 1958–1963, пятая – тобольская – пора знакомства с жизнью, женщиной и одиночеством. И вот шестая. Мне заранее хочется назвать ее рабочей, творческой, осмысленно здоровой, зрелой порой».
И начались трудовые будни в Перми, хотя в дневнике еще долго присутствуют отголоски «тюменско-тобольской эпопеи».
На Урал Л. С. Кашихин приехал сложившимся специалистом, за плечами которого был ряд научных публикаций3. В Перми он поступил в аспирантуру. Директор архива М. И. Плясова в октябре 1963 и 1964 гг. подписала отноше-
ния в пединститут и госуниверситет с просьбой прикрепить Л. С. Кашихина к профильным кафедрам – немецкого языка и философии – для сдачи кандидатского минимума. Экзамен по диалектическому и историческому материализму он успешно сдал в Пермском государственном университете им. А. М. Горького с оценкой «хорошо» комиссии в составе профессора А. В. Щеглова, доцентов А. А. Корчагина и В. М. Букановского. Начал заниматься в аспирантской группе немецким языком. И все-таки аспирантура, как следует из дневников, претила творческой натуре Л. С. Кашихина. 11 октября 1963 г. он записывает в дневнике: «Загвоздка с аспирантурой. Я ничего не предпринимаю, и меня никто не приглашает. Надо же, такой ученый
пропадает, – иронизирует он над собой и добавляет: – Одна Лидия Павловна Вакатова4 все еще надеется на меня и подталкивает теперь уже в пединститут прикрепляться к аспирантской группе. Выздоровею окончательно – схожу». Но дело не пошло. Вот как Л. С. Кашихин сам характеризует сложившуюся ситуацию в записи за 22 сентября 1965 г.: «Сотрудники удивляются […], что я оставил помыслы об аспирантуре. Смеются в лицо. А я им привожу, как мне кажется, уйму доводов и причин, которые претят мне лезть в ученые. Я говорю им, что казенная наука не по мне, что тематика научных работ, выдвигаемых университетом, бедна, ограничена, скучна, сводится к количественным исследованиям в основном, что тратить время (2 года) на сдачу одного канд[идатского] мин[имум]а по немецкому я не желаю, так как через те же 2 года все забудется вновь без практики (жаль, что ее не могут организовать), что я сам, в конце концов, – личность заурядная, чтобы мечтать о больших горизонтах». И далее на многих страницах – свидетельства о душевных метаниях по поводу аспирантуры и кандидатской диссертации. И общий итог – бросить аспирантские занятия.
И тут же – архивные новости. Так, 7 февраля 1966 г. Л. С. Кашихин зафиксировал важное событие в истории Госархива: «5 января началась и 29 января закончилась эпопея переезда архива в новое здание5. Хорошо помогли солдаты. За это им подготовили подарок – фотоаппарат со всеми принадлежностями. 5 февраля устроили в архиве банкетик сотрудников. Предполагается более грандиозный и официальный». И далее – подробности перебазирования фондов: «Перевозили на открытых машинах. Делали конвейер и бросали связки и коробки из рук в руки, потом переставляли по порядку на стеллажах». Отметил Л. С. Кашихин в дневнике за 20 ноября 1963 г. и начавшийся в Перми краеведческий форум: «Сегодня состоялась 1-я половина краеведческой конференции. Архивисты в лице Нат[альи] Дмитр[иевны] [Аленчиковой] тоже выступили. Открыл ее [Ф. С.] Горовой. Интересен доклад был [М. Н.] Степанова «“Зап[адно]-Уральский экономич[еский] р[айо]н” и С. Ф. Николаева “Природа Пермской области”. Завтра 2-я половина. Видимо, интересен будет доклад Б. Н. Назаровского “Пермская книга”».
Подробно Л. С. Кашихин пишет о своих архивных открытиях и находках. Читаем в записи за 13 октября 1964 г.: «Вчера опять “находка” в архиве. Тронул какие-то лежавшие беспризорными три папки и удивился. Снова личный фонд. Щука попалась крупная. Некто сам В. И. Стражев – поэт, литературовед, библиограф и артист. Личность незаурядная, и в среде декадентов, видимо, был не на последнем месте. Творческие материалы – стихи, поэма в копиях, сделанные его последней женой. Но есть, несомненно, ценные подлинные фотографии, афиши и книги его, ставшие, очевидно, библиографической редкостью. Как попали эти папки в архив – загадка. Никто не знает и не помнит. Видимо, этой женой Е. О. Гамбургер и переправлены были в Пермь, так как здесь он родился. Это подтверждает фотография малолетнего Стражева, снятая в Перми. Больше об этом факте ничего не известно. Надо запросить ЦГИАЛ, так как, судя по путеводителю, этот фонд там же, видимо, переданный Гамбургер, насчитывает 507 ед. хр. и там есть ее очерк о нем и его автобиография». А 17 октября 1964 г. Леон Сергеевич своей находкой поделился с журналистами Б. Н. Назаровским и С. М. Гинцем: «Б. Н. Назаровский привел с собой в архив Гинца – местного известного журналиста, старого уже, дергающегося какого-то. Я показал ему документы В. И. Стражева. Б[орис] Н[икандрович] советовал ему заболеть архивной болезнью. Они с Б[орисом] Н[икандровичем], видимо, большие друзья». Привлекают внимание мелкие и даже совсем незначительные детали архивной жизни, о которых Л. С. Кашихин считает необходимым написать в дневнике.
Так, например, многие ли нынче помнят о том, что в каждом коллективе было обязательным идейно-политическое воспитание трудящихся? А Леон Сергеевич нам об этом в записи за 31 октября 1963 г. напоминает: «Читал сегодня сообщение перед своими сотрудниками в качестве политинформации о III Всемирной встрече журналистов. Плохо подготовился, сам чувствую». Или вот такая памятная зарубка, сделанная в дневнике 24 мая 1964 г.: «Содержимым мамашиной посылки отметил свой день рождения 22-го. Вино “Солнечная долина”, попорченные колбаса и сыр. […] Архивисты преподнесли великолепно оформленный свиток-столбец с пером гусиным и печатью. Висит
сейчас у меня над койкой». Не обошел Леон Сергеевич стороной (запись за 25 июля 1964 г.) и архивную практику студентов, весьма самокритично оценив ее организацию: «Кончилась практика студентов. Неплохо помогли архиву. Жаль, что такие менторы архивные, вроде меня, не смогли поставить дело на должную высоту и [нрзб.] их вели дело спустя рукава. А могли бы их силами раза в 3 больше сделать: обработать д[окументальных] м[атериалов] и составить карточек. Но что ж, это первый опыт. Дай бог, на следующий год будем осмотрительнее и толковей. Опять же мне придется вести это дело».
7 февраля 1966 г. он отмечает: «Появились новые сотрудники: электрик Иван Федорович и сантехник Федор Романович». Кстати, последнему он будет помогать в строительстве дачи. Или вот такая нестандартная ситуация, сложившаяся в архиве, которую он описал 13 апреля 1966 г.: «Вчера юбилей – 3-летие пребывания в Перми. Отмечен он был своеобразно. Я должен был дежурить в читальном зале. Досидел уже до 6 часов, как вызывает вдруг в коридор Лениана Алексеевна [Трефилова] и говорит, что вахтерша пьяна и надо что-то предпринимать. Я оставил ее в чит[альном] зале и пошел к Ник[олаю] Павл[овичу] [Дворко]. Застал его за швейной машиной. Ремонтировал, видимо. Он, оказывается, знал об этом. Она и супруг ее приехали, якобы, только из деревни вдрызг пьяные. Супруга он выгнал вон. […] Я должен был дежурить ночь за вахтера. Отказываться не приходилось. Отпросился съездить домой, предупредить. Лен[иана] Ал[ексеевна] любезно согласилась подождать меня». Штрих к биографии – запись за 3 ноября 1966 г.: «31 окт[ября] в понедельник вечером выступал по телевизору с темой “Революционная поэзия Урала”. Сумел мобилизоваться и не провалить передачу. Сотрудники хвалят. Я ж не совсем доволен, читал иногда по тексту, на что мне и указал [режиссер С. И.] Баршевский».
Это мелочи? Конечно! Но из таких вот мелочей, как из мозаики в калейдоскопе, складывается достаточно яркая картина жизни и самого архива, и Леона Сергеевича Кашихина в начале и середине 60-х гг. XX столетия.
Некоторые проблемы, именуемые бытовыми неурядицами, страшно осложняли Л. С. Кашихину жизнь в Перми. Не хватало денег, приходилось жестко экономить. Так, 4 июня 1963 г. он констатирует: «Материально очень ограничил себя, стал аскетом, не более 1 рубля в день». Но главным было отсутствие постоянного жилья – Леону Сергеевичу приходилось снимать квартиру. Горечью проникнуты слова, выплеснувшиеся на страницы его дневника 19 августа 1963 г.: «Сегодня снова дежурю в архиве в предпоследний раз. А как бы мне хотелось быть добровольным вахтером, [чем] жить на частной квартире, как в клетке зверюшке»6.
Эта квартирная неустроенность толкнула Л. С. Кашихина на поиски нового места работы, где могли бы обеспечить его жильем. В 1966 г. он списался с архивным управлением при Совете Министров Таджикской ССР. Начальник архивного управления Х. Негматуллаев предложил Л. С. Кашихину должность старшего научного сотрудника в филиале Центрального государственного архива в г. Кулябе и сообщил, что Кулябский горсовет гарантирует предоставить новому сотруднику архива жилую площадь во втором квартале 1966 г. В этой сложной ситуации твердую позицию заняла директор
Государственного архива Пермской области Маргарита Ивановна Плясова. На заявлении Л. С. Кашихина: «Прошу освободить меня от работы в Пермском облархиве с 12 апреля 1966 [года], так как по месту работы в другом городе мне предоставляется жилплощадь» директор ГАПО наложила резолюцию «Отказать» и, по существу, сохранила Леона Сергеевича Кашихина для Государственного архива, нашего города, исторической науки и пермского краеведения. Да и сам Л. С. Кашихин, судя по всему, был рад такому повороту событий, о чем он не преминул записать в дневнике 11 апреля 1966 г.: «В Куляб я уже не еду. Частично потому, что уговорила М[аргарита] И[вановна], хотя насчет квартиры уже менее оптимистично распространялась7, частично потому, что я сам расхотел, так как не насладился еще пермской жизнью до конца. Да еще услышал, что в том районе было землетрясение. Отложил до конца года».
К этой теме Л. С. Кашихин больше не возвращался.
Это уже после и другие люди – чиновники от архивного дела – отлучали Л. С. Кашихина от любимого занятия, увольняли из архива, под давлением возмущенной общественности восстанавливали его на работе в ГАПО… Но обида, нанесенная ему, человеку, о которых говорят «архивист от Бога», как я полагаю, не прошла бесследно: в 1984 г. Л. С. Кашихин перешел в Пермское специальное научнореставрационное управление, где проработал практически до самых последних дней своей жизни.
В. С. Колбас
_______________
