К юбилею учителя

Уроков и советов они нам не несут,
И от судьбы наветов они нас не спасут.
Но силу их мы чуем, их слышим благодать,
И меньше мы тоскуем, и легче нам дышать.
Ф. Тютчев

В преддверии столетия со дня рождения замечательного пермского ученого, профессора классического университета Льва Ефимовича Кертмана хочется вспомнить годы общения с ним в разных качествах – студентки, аспирантки, коллеги. Многое из моих воспоминаний давно опубликовано, но от некоторых повторений еще более значимой становится личность человека, оставившего свой след в отечественной исторической науке, в жизни нашего города, в судьбе многих поколений студентов и вообще всех тех, кому приходилось общаться с ним.

Кертман был удивительным оптимистом, это качество редко бывает у очень умных, энциклопедически образованных людей: библейский текст учит, что «во многом знании много печали». Но ко Льву Ефимовичу это не относится – он поражал своей уверенностью в том, что не бывает безвыходных положений, просто не все умеют находить выход. А ведь его можно назвать (в шутку, конечно) «осенним человеком» – он родился в первый день осени – 1 сентября, а умер в последний – 30 ноября. Да и со временем жизни ему совсем не повезло – 70 прожитых им лет падают на нелегкие для России годы ХХ в.: 1917–1987.

Советская власть лишила его возможности живых контактов с европейскими учеными, он никогда не был в любимой им Англии, хотя являлся незаурядным специалистом по истории этой страны. Его научное творчество, тем не менее, впитало западноевропейскую традицию, что отразилось в написанных им трудах и приводило к подозрительности со стороны записных «патриотов».

Кертман участвовал в Великой Отечественной войне, был контужен. Война укрепила его гуманистические убеждения, это могут подтвердить многие пермяки, ощутившие его влияние. Много лет Лев Ефимович ждал художественного воплощения «солдатской правды» о войне. Он понимал, что должно пройти немало лет, прежде чем опыт юного солдата будет сплавлен с мастерством зрелого писателя. Такая книга была издана уже после смерти Кертмана. Ее написал талантливейший писатель В. П. Астафьев. Не все участники войны оценили правду о ней, изложенную на страницах книги «Прокляты и убиты» (опубликована в 1994–1995 гг.). Кертман, бесспорно, смог бы оценить. Не дожил он и до публикации в России романа-эпопеи «Жизнь и судьба» В. Гроссмана (1988), хотя о существовании рукописи ему было известно и он не раз сожалел о невозможности ее прочитать.

В июне 1941 г. Льву было 23 года. Войну он встретил в небольшом белорусском городке Жлобине, где проходил военную службу в 705-м стрелковом полку. Реальное участие Кертмана в военных действиях было недолгим: уже в августе 1941 г. он был тяжело ранен и контужен. Позднее он рассказал об этом так: «Никогда не забуду, как нас, раненых, эвакуировали из-под Сталинграда на пароходе. Волга была в огне, горела вода. Но это было не самое страшное. Над рекой все время кружили фашистские самолеты и почти в упор расстреливали раненых. Ходячие спускались в трюм, хотя в этом, конечно, спасения было мало. Но большинство, в том числе и я, лежали на палубе. Лежали и ждали: убьет или нет? Сделать мы ничего не могли. Никакого оружия не было, да и раны не позволяли двигаться. Ничего страшнее ни до, ни после я не испытывал в своей жизни».

Получив еще до войны историческое образование, Лев Ефимович воспринимал войну в контексте исторического времени. После госпиталя в декабре 1941 г. он был демобилизован, но увиденного и пережитого хватило с лихвой на долгие годы. Даже через 30 лет с трудом воспринимал факт подписания мирного договора ФРГ с Советским Союзом. Я помню, что пришла к нему с очередными аспирантскими делами в момент, когда по радио шла информация об этом очень важном и, безусловно, ожидаемом событии, и застала его в необычайном возбуждении. Обычно спокойный и сосредоточенный в часы разговоров с аспирантами, Лев Ефимович с трудом сохранял душевное равновесие, ходил по кабинету и повторял: «Неужели мы с немцами замирились!». «Замирились» – именно это, не совсем литературное словечко он употребил тогда, что опять же не было ему свойственно. Но в этот момент передо мной был не профессор, прекрасно разбирающийся в международной ситуации, а солдат, в котором вновь всколыхнулось все то, что и так не успокаивалось и не проходило.

Первое осмысление того, что случилось с ним и со страной, происходило уже осенью 1941 г., в госпитале. Он писал в стихотворении другу:

Забудь на миг, что скоро снова в бой,
Что спутались названия и даты…
………………………………………
…Какая боль, мой друг! Какая боль!
Пойми, что время нас берет измором,
Что старость наступает исподволь,
А наша юность кончилась позором.

Ощущение «старости» и конца юности в 24 года не было случайным: историческое время асинхронно, его отрезки воспринимаются в ритме событий сообразно их влиянию и потрясению от них. Раненый солдат обращается к сверстникам:

Других доказательств не надо,
Мы снова слепцы, и опять
Под грохот фашистских снарядов
Нам хочется что-то понять.

Это желание «понять», осмыслить случившееся еще более укрепило намерение и далее идти по тому профессиональному пути, который был избран молодым Львом Ефимовичем еще до войны. На историческом факультете Киевского университета он оказался почти случайно, так как из гуманитарных специальностей его первоначально привлекала филология, однако на филологический факультет он не прошел по конкурсу. А вот аспирантура в Казанском университете у выдающегося российского историка Е. В. Тарле была уже сознательным выбором молодого человека, побывавшего в крутой исторической передряге, называемой войной. Историческая профессия в ее научно-исследовательском варианте помогала искать ответы на вопросы, поставленные перед миром и людьми.

Эти строки Лев Кертман написал через месяц после того, как советская армия оставила Киев. Мне неизвестно, писал ли он позже стихи о войне, но военная тема в отечественной литературе его волновала всю жизнь. И День Победы навсегда остался для него особой датой. После его ухода из жизни жена, С. Я. Фрадкина, собирала нас в своем доме в этот день: мы вспоминали его 9 мая в течение почти 15 лет так же проникновенно, как и в дни его рождения 
Л. Е. Кертман. Из архива автора и смерти, – это было своеобразным продолжением его памяти о войне.

Л. Е. Кертман стал основателем пермской школы всеобщей истории, но пермяком он стал по иронии судьбы. Если бы не пресловутая борьба с «космополитизмом» в конце 1940-х гг., он добровольно не покинул бы любимый Киев, где родился, учился, откуда ушел на войну и куда вернулся после аспирантуры. Судьба (а точнее, люди, управлявшие чужими судьбами) привела его в наш университет, который остался местом работы Льва Ефимовича до конца его жизни.

Конечно, при любой возможности он участвовал в конференциях и других научных мероприятиях, проводившихся в Москве, Ленинграде, Томске и в других университетских и академических центрах, где можно было пообщаться с такими корифеями, как М. В. Нечкина, А. И. Некрич, А. З. Манфред, И. Д. Ковальченко и многими другими. В одной из статей о нем я назвала его «провинциалом столичного масштаба».

Далеко не каждый профессор провинциального вуза мог в советские годы опубликовать десятки книг, учебных пособий, статей и рецензий в столичных издательствах и журналах, а Кертмана не только печатали, но и заказывали ему отзывы, параграфы и главы в книгах на самые обширные темы англоведения, историографии, методологии истории и культурологии. Особенно охотно редакторы московских исторических журналов помещали рецензии Льва Ефимовича на монографии и учебники по новой и новейшей истории, так как его стиль существенно отличался от казенно-стандартных текстов большинства авторов.

В рецензиях Кертмана был заинтересован и коллектив кафедры новой и новейшей истории Московского университета. Письма и открытки многолетнего бессменного главы этой кафедры И. С. Галкина к Льву Ефимовичу выдержаны в стиле «общения на равных». Когда Лев Ефимович написал подробную рецензию на историографический сборник московской кафедры, содержавший ряд интересных полемик с европейскими специалистами по проблемам революций ХVII–ХIХ вв., то получил в ответ авторскую благодарность за «содержательную рецензию».

Профессор А. В. Адо с благодарностью написал Кертману: «…очень многое Вы подметили, размышления Ваши поучительны и интересны». Профессор О. С. Сороко-Цюпа, автор книги о рабочем движении в Канаде, договорился с редакцией одного московского научного журнала, где, по его словам, «окопались бонзы» и «из номера в номер одни и те же фамилии, сплошь москвичи», чтобы заказ на рецензию послали в Пермь, к Кертману. Сообщив ему об этом, Сороко-Цюпа заметил, что для любого историка лестно и желательно получить квалифицированный отзыв. Он не сомневался, что отзыв будет именно таким.

Эти факты стали известны мне уже после ухода Льва Ефимовича из жизни, когда я работала с его фондом в архиве Пермского края. Столичный масштаб пермского профессора подтверждают и десятки других писем, хранящиеся там. Помимо упомянутых имен, там есть письма к Кертману таких известных историков страны, как А. А. Фурсенко (отец бывшего министра образования РФ), В. М. Хвостов, В. К. Фураев, Р. Ш. Ганелин, Н. А. Ерофеев, А. П. Окладников, К. Б. Виноградов и многих других.

К сожалению, в личном фонде Кертмана (за одним-единственным исключением) нет копий или хотя бы черновиков его собственных писем к столичным авторам.

Можно только предположить, что после защиты кандидатской диссертации не прервалось его общение с академиком Тарле.

Одновременно с написанием рецензий на учебные пособия историков Лев Ефимович приступил к созданию собственных учебников. В московском издательстве «Высшая школа» вышло его учебное пособие для студентов институтов и факультетов иностранных языков, подготовленное на английском материале. Он предполагал написать книгу по истории и культуре Англии, но ему, как он однажды выразился, «навязали еще и географию».

Работа усложнилась, но в результате получился совершенно уникальный учебник; отклики на него содержатся не только в официальных рецензиях, но и в некоторых письмах из личного архивного фонда. Заведующий кафедрой этики и эстетики Ленинградского университета В. Г. Иванов, например, убедительно просил прислать ему экземпляр «Географии, истории и культуры Англии», так как он читает студентам курс «Исторические типы нравственности», а «из новой нашей литературы по Англии, – говорится в письме, – Ваша книга не только одна из немногих, но – единственная, которая доставила мне истинное удовольствие».

Издатели явно ошиблись в определении тиража издания, дающего ряд важных опорных точек для понимания уровня культуры и морали любого общества. Книга Кертмана стала библиографической редкостью, поэтому через десять лет последовало второе издание этой книги. Профессиональных читателей привлекало в ней непринужденное вплетение культурологических экскурсов в ткань исторического повествования. Лев Ефимович был убежден, что проблемы культуры должны излагаться в общеисторических трудах не в виде привеска, а в качестве органической составной части исторического процесса.

Многие ученые считали это не только оригинальным приемом, но и главным достоинством книги, определившим ее успех. Двадцать пять тысяч экземпляров второго издания (а для научной монографии это очень крупный тираж) разошлись моментально. Московский англовед Н. А. Ерофеев писал Кертману, что купить эту «нужную, незаменимую и единственную в своем роде» книгу невозможно.

Над школьными учебниками пермский профессор трудился совместно с такими признанными корифеями исторической науки, как А. Л. Нарочницкий, А. В. Ефимов, И. М. Кривогуз и др. А лучшим его учебником для высшей школы стала книга «История культуры стран Европы и Америки» (1987). Ее назвали вершиной культурологических изысканий Кертмана. В сочетании с другими научными ипостасями Льва Ефимовича (англовед, историограф, методолог) они составили то богатство, которым пользуются студенты, аспиранты и специалисты разных областей знания.

При жизни Льва Ефимовича в отечественной науке практически не возникал такой термин, как интеллектуальная история. Международное общество интеллектуальной истории было создано в 1994 г., Российское общество – в 1999 г. В его создании приняли участие ученики Льва Ефимовича. А на одной из конференций этого общества, проходившей в Перми и приуроченной к 90-летию Кертмана, подчеркивалось, что его творчество как нельзя лучше вписывается именно в это современное направление исторической науки. То пространство понимания, в которое Лев Ефимович вводил своих учеников, было пространством, составляющим одно из полей интеллектуальной истории, это ее территория, и он контролировал эту территорию так успешно, как мало кто в его окружении.

М. П. Лаптева