Он выполнил наказ друга…
К 85-летию со дня рождения А. Н. Тумбасова
В моей домашней библиотеке эта маленькая книжечка в дешевеньком переплете – «Долг памяти» Анатолия Тумбасова (Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1986) – занимает почетное место на полке рядом с толстыми томами классиков отечественной и зарубежной литературы. Этому есть объяснение. На титульном листе рукой автора написано: «Николаю Владимировичу Гашеву! С благодарностью за многие добрые статьи и очерки о моем творчестве, а также за память о нашем южно-уральском землячестве – художников Пласта! С уважением А. Тумбасов. 27 мая 1986 г.».
Да, с Анатолием Николаевичем Тумбасовым мы были лет 40, наверное, тесно связаны по моей журналистской работе, очень по-доброму, по-дружески относились друг к другу. Мастерская художника на улице Крупской в Мотовилихе, в мансарде, а правильнее сказать, на чердаке обыкновенной пятиэтажной «хрущевки», находилась буквально в нескольких сотнях шагов от Дома печати, где была редакция газеты «Звезда». Я забегал к Тумбасову несчетное количество раз. Иногда просто так, чтобы повстречаться с гостеприимным, добрым, всегда внимательным к любому посетителю хозяином. В мастерской, где все стены от пола до потолка были увешаны яркими живописными картинами, царила какая-то особая тишина, умиротворенность. Можно было сколько угодно любоваться превосходно написанными натюрмортами, пейзажами разных уголков не только нашего Прикамья, но и тех мест, где побывал художник со своим этюдником,– желтые пески Каракумов, горы Кавказа, бурное море…
А чуточку в стороне от всей этой красоты к деревянной стойке книжного шкафа был кнопками приколот небольшой, с тетрадный листок, черно-белый портрет молоденького паренька с челочкой на лбу и прямым, пристальным взглядом серых глаз из-под густых, нахмуренных бровей. «И. Чистов. Автопортрет. 1942 г.» – читаем мы подпись под портретом. Это друг детства Анатолия Николаевича. Они во время войны жили в шахтерском поселке (ныне городе) Пласт Челябинской области, вместе учились в школе, вместе занимались в изостудии, организованной эвакуированным художником Станиславом Николаевичем Качинским. Уроки живописи, увлечение изобразительным искусством вошли, что называется, в сердце и в душу. Мальчишки даже сочинили клятву: «Обязуюсь каждый свободный час уделять искусству. Клянусь не выпускать из рук карандаш и бумагу в любых условиях. Должен много учиться, познавать природу, изучать старых мастеров – лишь тогда можно стать художником!». Клятва была первой страницей в школьных дневниках и скреплена подписями мальчиков.
Ваня Чистов, а он в то трудное военное время был сиротой, жил у какой-то сердобольной старушки, которая очень жалела и любила его, как родного внука. Она гордилась, что Ваня и в школе, и в изостудии был одним из самых первых и старательных учеников. Руководитель изостудии Станислав Николаевич Качинский всегда выделял его, ставил в пример другим студийцам. Мальчик отлично лепил из глины, пробовал даже сделать скульптуру из найденного где-то куска мрамора. Хорошо получались у Вани рисунки карандашом, красками.
Но шла война, Ваню Чистова первым из друзей призвали в армию. Вместо карандаша, кисти и красок в руках у него теперь было ружье бронебойщика, он стал охотником на немецкие танки. У друга его Анатолия Тумбасова сохранились Ванины солдатские письма с фронта: «Я вспомнил, как мы с тобой встречали дома Новый год и долго ходили по улице. Помнишь: тихая ночь, снежинки, а мы говорим об искусстве, о будущем. Эх, как мы жили! Рисуй больше, не жалей ни сил, ни времени, рисуй за двоих!».
…Бронебойщик Чистов погиб под Смоленском у деревни Шуи Екимовичевского района 10 сентября 1943 года.
Настал срок, и в армию был призван Анатолий Тумбасов. Он, механик авиавооружения, имел дело со скорострельными пулеметами, пушками и бомбами от полутора – двух килограммов до нескольких тонн. Однако, верный юношеской клятве, он и на фронте рисовал в каждую свободную минуту – разрушенные бомбами дома, сожженные деревни, портреты своих боевых товарищей, самолеты, которые сам готовил к боевому вылету… Его работы из фронтового альбома позже не раз еще публиковались в газетах и журналах, экспонировались на разных выставках. Они же после войны и демобилизации из армии помогли пройти отборочный конкурс в Свердловское художественное училище.
В ноябре 1952 года молодой художник Анатолий Тумбасов впервые представил на областной выставке пермских мастеров кисти и резца 12 своих работ, посвященных строительству Камской ГЭС. Карандашом, фломастером, кистью он запечатлел все этапы покорения человеком могучей Камы: сооружение плотины, перекрытие реки, строительство шлюзов. Труд художника получил высокую оценку – строители КамГЭС занесли его имя в Книгу почета, а за творческую работу на Воткинской ГЭС он был награжден медалью «За трудовое отличие».
Творческие поездки по самым разным стройкам нашей громадной страны стали обязательными и даже привычными для беспокойного, жадного до всего нового мастера кисти. Строителей камских гидростанций, многие из которых стали его друзьями, Тумбасов встречал потом на Волге и в Сибири: Красноярская ГЭС, Усть-Илим и, конечно, ныне печально известная Саяно-Шушенская… Нетрудно представить, как переживал бы сегодня предельно честный, совестливый художник недавнюю страшную катастрофу на Саяно-Шушенской ГЭС, он наверняка почувствовал бы и свою личную ответственность за то, что произошло на гидросооружении, которое считалось чуть ли не самым лучшим в стране. Ведь и он, художник, прославлял строителей, восхищался их героическим трудом.
И все-таки наиболее полно талант Тумбасова проявился, как мне кажется, не в грохоте великих строек, а в тишине полей, шорохе листвы в лесу, в звонкой песне разных пичуг. Он – певец уральской природы, остро чувствующий боль бездумно сорванного цветка, разрушенного муравейника, срубленного дерева. Вот запись из походного блокнота Анатолия, сделанная в 1962 году: «Возвращаясь в город, прощался с перелесками, полями; потом долго мне снились милые подлески, березы вдоль тракта, домики над рекой, хлебные нивы, ромашки. И снова хотелось видеть сельскую природу. Да и можно ли насытиться ею!».
Когда кисть художника выражает такую ненасытную любовь, тогда и рождаются настоящие, подлинные произведения искусства, способные волновать, радовать, доставлять эстетическое удовольствие не одному поколению зрителей. Тонкий лирик, Анатолий Тумбасов в своих лучших работах мастерски отобразил неповторимость каждого мгновения жизни природы, прелесть наступающих вечерних сумерек (картина «Во сход луны»), холодок весеннего утра («Черемуха»), яркость и многоцветье летнего дня («Русское поле»).
Многим ли художникам удалось изобразить… тишину? В картине «Тихая пора» (она находится в краевом госпитале ветеранов войны), где одинокая фигурка женщины замерла на шатких деревянных мостках у реки, действительно слышишь тишину, упиваешься гармонией и покоем, которым дышит этот живописный уголок уральской природы.
Многочисленные пейзажные зарисовки, выполненные художником во время его поездок, в том числе и на великие стройки, а также в Казахстан, Крым, на Северный Кавказ (Теберда, Домбай, Осетия), где ущелья, ледники и близость снежных вершин настраивают по-особому, все это дало ему возможность написать позже такие обобщенные философские полотна, как «Утро туманное», «Мир земле», «Ходят грозы». Эти большие многокрасочные полотна впервые были показаны на областной выставке пермских художников в Выставочном зале на Комсомольском проспекте. Причем на открытие вернисажа с Кавказа приехал Станислав Николаевич Качинский, тот самый художник, который в первый год войны, в самое голодное, холодное и страшное для страны время, организовал в шахтерском поселке Пласт изостудию, увлек школьников, таких же, как Толя Тумбасов и Ваня Чистов, в мир искусства, в мир творчества.
Я видел, как Тумбасов, к тому времени уже заслуженный художник России, с волнением ожидал, как оценит его работы на выставке бывший руководитель изостудии, его первый учитель. А как радовался за своего ученика сам Качинский! Сухонький старичок, заметно припадающий на одну ногу, то издалека внимательно вглядывался в полотно, то подходил почти вплотную, чтобы оценить каждый мазок кисти, каждую деталь, каждую черточку. Как жаль, что в этот момент вместе с ними, бывшим учеником изостудии Толей Тумбасовым и ее руководителем Качинским, не было еще одного талантливого мальчика – Вани Чистова... Друг детства порадовался бы за Тумбасова, который остался верен мальчишеской клятве, добился осуществления их общей мечты – стал настоящим художником, признанным мастером своего дела, почетным гражданином двух уральских городов – Перми и Чердыни!
Работы А. Н. Тумбасова были включены в экспозицию выставки мастеров изобразительного искусства Большого Урала, которая в начале 80-х годов прошлого века проходила в Кургане. Я по заданию редакции ездил туда вместе с Анатолием Николаевичем, видел, какое сильное впечатление произвели эти работы на специалистов-искусствоведов, знатоков и просто обыкновенных зрителей.
Убежден: его картины всегда современны. Не случайно знаменитый писатель Виктор Петрович Астафьев, друг Тумбасова, написал: «Этюд с реки Камы, подаренный мне в пятидесятых годах Анатолием Николаевичем, объехал со мной не один уже город, сменил не одну квартиру».
Признанный мастер пейзажной живописи, чутко воспринимающий голоса живой природы, заслуженный художник России Анатолий Тумбасов и по характеру был человеком очень органичным, цельным, верным друзьям и своим пристрастиям. Выполняя наказ друга юности Вани Чистова, он всю жизнь действительно работал за двоих, ни на минуту не выпускал из рук карандаша и путевого блокнота. А. Н. Тумбасов – автор 12 книг: почти каждую из них, за исключением тех, которые издавались в Москве, он оформлял и иллюстрировал сам. За постоянную и активную работу в печати его приняли в Союз журналистов страны. Память о своем друге Ване Чистове Анатолий Николаевич увековечил в своих очерках, рассказах.
Вступление к книге «Долг памяти» написал не кто-нибудь, а Виктор Петрович Астафьев. Обратите внимание, как знаменитый писатель нарисовал портрет художника: «Прежде всего запоминается тихая, добрая улыбка, вроде бы постоянно присутствующая на бледноватом лице от скрытого, таимого волнения и радости, изредка озаряющих лицо негустым и неярким румянцем, беловатые волосы, высветленные солнцем и ветром брови и небольшие светло-голубые, внимательные-превнимательные глаза, таящие в себе какую-то глубокую печаль и даже виноватость». Откуда же эта печаль и даже виноватость в глазах художника? – словно спрашивает Астафьев. И тут же отвечает на этот вопрос: «Поселок Пласт можно окинуть взглядом с любого шахтерского отвала. В поселке всего было несколько двухэтажных зданий на городской манер: больница, девятая и десятые школы, две-три конторы, а все остальное – домишки с палисадниками и огородами. Малая родина… И почти четыре тысячи погибло на войне. В числе погибших и отец художника, и друг, роднее кровного брата, мечтавший стать художником, Иван Чистов… Так вот она откуда, глубокая и неистребимая печаль в глазах художника – он-то вернулся с войны, а Ваня, отец и еще миллионы остались навеки «там». Неизбывна война в сердцах тех, кто уцелел на войне, и груз ее тяжести нести нам – фронтовикам – до конца дней наших».
…Помню, однажды Анатолий Николаевич Тумбасов зашел в мой в кабинет в редакции «Звезды» и без всякого нажима и без пафоса, совершенно спокойно, будто подтрунивая над собой, рассказал, как минут пять – десять назад хлопнулся в обморок в столовой Дома печати.
– Как садился за стол, это я помню… А вот как на полу оказался? Вырубился на минуту, исчез… Меня поднимают, спрашивают, что случилось, а я и сказать ничего не могу…
– Тебе к врачу надо! – заметив, что он как-то необычно бледен, забеспокоился я. – Давай «скорую» вызовем!
– Нет-нет! Ну что ты, в самом деле! Переработал, наверное. Давно в отпуске не был. Да и какой отпуск у художника! Куда бы ты ни уехал по путевке – в Крым, в Болгарию, в горы, куда-нибудь на курорт, – все равно рисуешь и рисуешь без всякого перерыва. Такая уж судьба у нашего брата: останавливаться нельзя ни на одну минуту.
На другой день после этого обморока Анатолий Николаевич позвонил и уже веселым голосом пригласил к себе в мастерскую:
– Детдомовцы приезжают. Из Закамска. У них новоселье – в новое здание переезжают. Места много, так они картинную галерею у себя решили устроить! Я хочу подарить ребятам свои картины.
Дверь в мастерскую, обычно запертая на все замки, широко распахнута. Возбужденные мальчишки и девчонки вместе со своим громогласным директором Александром Ивановичем (к сожалению, фамилию его не помню, знаю только, что он филолог, выпускник нашего университета) упаковывали в ящики живописные полотна, осторожно, чтобы не поцарапать, не повредить, выносили их по лестнице с шестого этажа к машине у подъезда. Мы с Анатолием Николаевичем поехали вместе с ними – художнику да и мне, журналисту, хотелось принять участие в открытии картинной галереи в детском доме.
В длинном коридоре, где на стенах были заранее приготовлены специальные крепежи, мы помогали ребятам развешивать картины. Свету было много – под потолком горели лампы дневного света, и яркие краски живописи радовали глаза, создавали какую-то особую атмосферу радости и доброты. И ребятишки, и сам художник были просто счастливы!
Кстати, Анатолий Николаевич был первым художником, который в начале 1980-х годов согласился выставить свои работы и у нас в редакции. Мне даже уговаривать его не пришлось.
– А что? Хорошая стенка!– прошелся он по широкому коридору на 10-м этаже Дома печати, где тогда размещалась редакция газеты «Вечерняя Пермь».– Здесь вполне можно развесить полсотни картин…
С легкой руки Тумбасова за полтора-два года на нашей выставке в Доме печати показывали свои работы многие пермские художники – народный художник СССР Евгений Широков, заслуженные художники России Олег Коровин и Александр Зырянов, художники Юрий Лапшин, Равиль Исмагилов, Григорий Демченко…
О том, как важны были для мастеров кисти и резца такие сравнительно небольшие вернисажи, свидетельствует такой факт: в докладе на отчетном собрании всех членов Пермской областной организации Союза художников России, на котором мне довелось присутствовать, довольно подробно анализировались и все наши выставки в редакции.
В мастерской художника на чердаке «хрущевки» на улице Крупской побывали и учителя начальных классов из разных школ области – у них было какое-то совещание. Они, человек двадцать, наверное, напросились к художнику, чтобы узнать, как он работает, и посмотреть его картины. Потом строем во главе с лейтенантом притопали курсанты военного училища, выпускающего специалистов-авиамехаников. Анатолий Николаевич, сам в прошлом авиамеханик, не только рассказывал курсантам о своей работе, показывал картины, но и расспрашивал их об учебе, о жизни, охотно делился с молодежью своими фронтовыми воспоминаниями.
Кажется, в эти же дни он позвал к себе нас с Вальдемаром Пырсиковым, журналистом «Звезды», моим другом. Пригласил и сказал, чтобы мы сами выбрали себе на память любую его картину. Я выбрал типичный уральский пейзаж – зеленая трава заливного луга с редкими вкраплениями каких-то кустарников и желтоватыми стожками сена, ровная голубоватая гладь какой-то большой реки, возможно, Камы, темный еловый лес на противоположном берегу и за этой щеткой леса – дымящаяся труба какого-то завода. Вот и все! Но есть в этом скромном и таком неброском пейзаже что-то завораживающее, радующее глаз, умиляющее сердце. Если правда, что настоящий художник пишет картину не только красками, а вкладывает в нее свое сердце и душу, то в моем доме вместе с этим пейзажем вот уже много лет живет частица души Анатолия Николаевича Тумбасова, а может, и он сам – добрый, скромный, застенчивый, готовый поделиться с другими людьми тем, что его волнует, что ему близко и дорого.
Выполняя завет друга юности Вани Чистова, Анатолий Николаевич Тумбасов до конца своих дней, преодолевая недомогание, нередко с таблеткой за щекой от возможного сердечного приступа, изо дня в день поднимался по лестнице в свою мастерскую на шестом этаже «хрущевки» на улице Крупской. И продолжал работать, щедро делился с людьми своим искусством.
