Писатель А.А. Первенцев и Пермь

В годы Великой Отечественной войны Пермь стала родным домом для многих советских писателей, оказавшихся здесь по разным причинам: в эвакуации, в служебной командировке, по личным делам. И мы нередко встречаем сведения о нашем городе в художественной литературе и воспоминаниях, в опубликованных дневниках и письмах. Но лишь немногие из писателей сделали Пермь, в то время – тыловой город Молотов, непосредственным местом действия в своих произведениях, так что мы и сейчас легко узнаем описываемые улицы и здания, а главное – людей, наших земляков, ставших прототипами героев всенародно известных литературных произведений. Аркадий Алексеевич Первенцев занимает в этом ряду особое место. Он родился 13 (26) января 1905 года в селе Нагут Ставропольского края, в семье священника и учительницы. В молодости успел повоевать на фронтах Гражданской войны, был корреспондентом районной газеты, избачом, советским работником, служил в армии. Затем переехал в Москву, учился в МВТУ им. Баумана, одновременно работал, начал писать и публиковаться. К началу войны А. А. Первенцев был уже известным писателем, автором романов «Кочубей» и «Над Кубанью», кавалером ордена «Знак Почета» (1939). Не случайно уже в августе 1941 года Центральный театр Красной Армии поставил его пьесу «Крылатое племя» – она стала первой пьесой о Великой Отечественной войне.

В эвакуации в Перми А. А. Первенцев оказался, можно сказать, случайно. Выезжая из Москвы, многие тогда еще не знали конечного пункта – это могла быть Казань, Горький и другие города, принимавшие эвакуированных творческих работников. Супруги Первенцевы с группой московских писателей ехали с одним из эшелонов ВВС, вывозившим заводы из столицы, оказавшейся в прифронтовой полосе.

«Эшелон направлялся в Пермь, – писал позднее Аркадий Алексеевич. – Военных гнала туда дисциплина, мы плыли по воле волн. Шли слухи об ужасном положении в Перми, об отсутствии площади, пищи и т. д.

…Поезд тащил нас к холодной и голодной Перми, мы смотрели на карту и, казалось, едем в тундру и тайгу, все дальше и дальше удаляясь от родимой Москвы, от родной Кубани… И вот мы подходим к Перми. Прозвучал под нами Камский мост, и редкими сравнительно огнями обозначилась Пермь. Останавливают возле вокзала Пермь-вторая». В своих дневниках и переписке А. А. Первенцев постоянно перемежает название города: Пермь в 1940 году «высочайшим распоряжением» переименовали в Молотов.

К настоящему времени эта страничка в истории нашего города описана уже достаточно полно. Написаны десятки книг, посвященных работе здесь Ленинградского театра им. С. М. Кирова, опубликованы воспоминания артистов, писателей, художников, журналистов. И все-таки снова и снова, обращаясь к биографии того или иного представителя советской интеллигенции, оказавшегося в военные годы в Молотове-Перми, поражаешься тому, как это вообще могло случиться? Каким чудесным образом небольшой приуральский промышленный город превратился вдруг в настоящий творческий центр страны?

Так же как все вновь прибывшие, Аркадий Первенцев отмечал с облегчением: здесь Слонимский, Каверин, Розенфельд, Тыняновы, Каменский, Брики, Катанян, Завадский с артистами, знакомые летчики, улетавшие отсюда прямо на фронт…

Аркадий Первенцев приходился троюродным братом Владимиру Маяковскому, их матери были двоюродными сестрами. Семьи поддерживали родственные отношения, поэтому Лиля и Осип Брики для него, в сущности, члены 50 семейства, правда, отношения с ними не сложились. А вот Василию Каменскому он был очень рад.

Остановились поначалу в здании военного училища, Первенцев пытался выяснить, что тут было раньше? Понял сам, узнав, что здесь учились изобретатель радио Попов и писатель Мамин-Сибиряк: оба семинаристы, значит, духовная семинария. А затем – легендарная «семиэтажка».

«Мы пошли к секретарю горисполкома Л. С. Римской. О! Это была настоящая женщина. Когда-нибудь мы отблагодарим этого доброго шефа эвакуированных страдальцев. Римская сердечно приняла участие в моей судьбе. Прошло три дня, и мы получили номер в гостинице, № 114. Мы не верили, когда вступили под крышу гостиницы. Номер получен. Скорей, скорей ключи! Скорей, скорей открывать его! Две кровати, трюмо, электрический свет, письменный стол. Неужели здесь снова можно спать по-человечески, жить и работать?.. Главное – работать! Итак, началась жизнь в Молотове».

А. А. Первенцев ищет тему нового романа или пьесы, которые были бы не только интересны, но и необходимы в военное время. Он мечется, просит вернуть его в Москву, отправить на фронт в качестве корреспондента и получает наказ – писать. На Урал были эвакуированы многие заводы из прифронтовой полосы. Строительство крупного авиационного завода, вывезенного с Украины, и стало темой его романа «Испытание».

Роман создавался трудно, но был написан в кратчайшие сроки и увидел свет уже в конце 1942 года, сначала в журнале, потом отдельной книгой. Это можно объяснить, наверное, не только острой необходимостью, но и «автобиографичностью» содержания. Первенцев был хорошо знаком с обстановкой, в которой на Украине спешно собирался в дальнюю дорогу авиационный завод; знал во всех деталях трудности, с которыми заводское оборудование доставлялось на Урал, испытав их на себе.

Пригодились и сугубо личные обстоятельства. В Перми тяжело заболела жена писателя, Вера Тихоновна, и была, по существу, спасена врачами. Так в романе появились хорошо знакомые пермякам «гранитные, бесстрастные львы у больницы, заметенные по самые гривы», и действительно работавший здесь профессор Павел Алексеевич Гузиков, «умный, измученный и спокойный».

Писатель тщательно собирал материал для книги не только в Перми, но и в поездках на шахты Губахи и Кизела, на пермских и березниковских заводах.

Не случайно помимо романа результатом его пребывания в Перми стал большой цикл очерков о героях тыла. Они публиковались в местной и центральной печати, а в 1945 году были изданы отдельной книгой.

С чистой совестью очевидца Аркадий Первенцев писал в очерке «Люди Урала»:

«Очень трудно в уральском тылу. Я видел много заводов, спускался в шахты, наблюдал, как в неостывшие печи бросались безымянные герои Урала – расшлаковщики топок, чтобы своим невероятным трудом скорее пустить остановленную турбину; видел выплотчиков леса, по горло в ледяной воде боровшихся за каждое бревно; монтеров, тянущих электропередачу, утопая в гиблом болоте; людей с одеждой, разъеденной кислотой до лохмотьев, с руками, растравленными до кости. Знак равенства между трудом фронтовиков и рабочего Урала, безусловно, поставлен этим огромным, прекрасным трудом».

Героями его очерков, так же как и в романе, становились люди, с которыми он встречался в Перми и многочисленных поездках по краю. Были среди них и такие, которые оставили в его жизни неизгладимый след. Особенно тепло вспоминал Людмилу Сергеевну Римскую, в то время она была ответственным секретарем Молотовского горисполкома, и Анну Георгиевну Упорову – председателя горисполкома.

«23 декабря 1941 года. С часу дня сидим у председателя горисполкома т. Упоровой. Повела нас к Упоровой наш шеф, Римская Людмила Сергеевна, во всех отношениях редкая женщина. Если бы коммунисты все походили на Римскую, никто бы никогда не сомневался в гуманистической сущности этого вероучения, проводимого на практике. Жаль только, что у нас мало работников, равных Римской. Но вот Упорова. В ней есть что-то от Римской. Правда, она более волевая и решительная женщина...

Вечером они приезжают в гостиницу и устраивают Луковского – драматурга, позавчера прилетевшего из голодного Ленинграда. Осматривают комнаты. Провожу их к больной Татьяне Михайловне Вечесловой. Вечеслова уже несколько дней лежит в кровати, и мы ежедневно навещаем ее. Это известная и весьма талантливая балерина, к тому же очень одаренный человек. На одной из репетиций «Пламени Парижа» у нее что-то случилось с ногой... Ноги такой балерины, как Вечеслова, – слава государства. Она ожидает хирурга уже третий день. Театральное начальство – чиновники – заняты набиванием собственных «бендюхов»: Радин, Боярский, Шапиро. Упорова обещает прислать хирурга.

– У вас душно в комнате.

– Нельзя открывать форточку ночью, – говорит Вечеслова.

– Почему?

– Светомаскировка.

Упорова улыбается.

– Я разрешаю открыть, – обращается к директору, – разрешаю снять светомаскировку со всей гостиницы. Вечеслова и все балерины хлопают в ладоши. – Это лучше хирурга, – говорит сияющая больная».

О Л. С. Римской помнил не один А. А. Первенцев. В годы войны она стала настоящим ангелом-хранителем для многих писателей, оказавшихся в тылу. Да и позднее, будучи уже директором Пермского книжного издательства, Людмила Сергеевна не теряла с ними связи. В ее личном фонде в Госархиве Пермского края и в ЦГАЛИ хранится интереснейшая переписка.

Таким же памятным было знакомство с Петром Михайловичем Горюновым, председателем Пермского облисполкома в 1941–1942 годах. Первенцев познакомился с Горюновым сразу по приезде в Пермь и вместе с ним побывал в Кизеле, Губахе, Березниках, наблюдая в непосредственной близости за тем, каким невероятным трудом добывается в тылу победа.

«Пятого марта выезжал в область вместе с предоблисполкома т. Горюновым. Ехали в салон-вагоне в роскошных условиях. Были на Теплой горе, Пашие, Чусовой. В Теплой горе выступал перед красноармейцами. Батальон, только что пришедший с марша, прямо из сугробов ввалился в клуб. Делал доклад Горюнов, читали я и Слонимский. Резервная бригада готовится к отправке на фронт. Казармы у них деревянные, наспех сколоченные, но теплые. Нары в три этажа. Нет ни матрацев, ни простыней, ни подушек. Прямо с марша, в снегу и грязи, на полати. Словом, живут по-солдатски.

Рабочие плохо обеспечены. Работают с большим энтузиазмом. Хотят помочь фронту. Много неполадок. Металлургия не выполняет плана. Причина: плохо с транспортом. Работают с колес. Вообще, предприятия, электростанции и люди работают на пределе. Нет резервов ни транспортных, ни мускульных, ни энергетических… Видел южан-металлургов, опухших от недоедания. Плохо с подсобными хозяйствами, с парниками, теплицами. Некультурье и бюрократизм вопиющие. Люди возглавляющие – далеки от идеала. Горюнов видит все и мучается. Он работал на Кубани и привык к настоящим работягам. Его выступление в Чусовой – наболевший крик человека, окруженного помощниками-дураками».

По-видимому, не последнее место в сближении этих людей занимало их своеобразное землячество. Первенцев родился и вырос на Ставропольщине, Горюнов – коренной уралец – до войны почти восемь лет работал на Кубани, руководил партийными организациями Ростовского округа. В романе «Испытание» Горюнов выведен под фамилией Угрюмов, и больше ничего писатель не изменил в его облике, он очень узнаваем.

3 октября 1942 года, когда А. А. Первенцева уже не было в Перми, Петр Михайлович скончался от сердечного приступа. Аркадий Алексеевич тяжело переживал утрату. Спустя несколько лет он писал Л. С. Римской:

«Я сам везде помню об Урале и еще в долгу перед ним, хотя и прошло на Урале очень небольшое время сравнительно с общими днями моей жизни. Помню наши вечера с Горюновым в салоне-вагоне № 2 и видения Чусовой, Кизела, Теплогорья, Алмазной долины, что у реки Коспаш…

…Вообще, думаю и мечтаю поехать в Молотов. Вопреки мнению моих сотоварищей по перу, люблю этот город и Урал, и рад, что в наиболее трагическое время нашел на Урале людей и дела, помогшие мне пережить «ужасы тела и души». Урал – это серьезный этап моей жизни, который не прошел для меня бесследно».

В мае 1942 года Аркадий Алексеевич в качестве военного корреспондента газеты «Известия» вылетел на юг, на Кубань. Он сумел, наконец, вывезти семью – мать, сына и родную сестру с дочкой – из станицы Новопокровской в Сталинград, а оттуда отправил их по Волге на пароходе в Молотов, к жене. Затем из Сталинграда снова вернулся в армию. 2 июля 1942 года А. А. Первенцев возвращался из осажденного Севастополя на десантном самолете ЛИ-2. По официальной версии, уходя от неприятельского истребителя на бреющем полете, самолет врезался в землю. Погиб экипаж, а также писатель Евгений Петров, один из авторов знаменитого содружества «Ильф и Петров», военный корреспондент «Правды» и «Информбюро» с первых дней войны. Об этой трагедии сообщила «Правда» 5 июля 1942 года. А. А. Первенцев чудом остался жив, но был сильно покалечен.

В Куйбышевском госпитале он прочитал журнальный вариант своего романа, принесенный женой. Текст был сокращен, небрежно отредактирован, выкинуты очень важные для писателя куски. В таком виде роман «Испытание» был впервые издан отдельной книгой. Здесь же писатель получил сообщение о том, что его мать, Любовь Андреевна, находится при смерти в Перми. Не закончив лечения, он выехал на Урал. Похоронив мать, вернулся на Южный фронт, где готовился десантный бросок на Крым.

В марте 1945 года, продолжая работу над романом, писатель вновь приехал в Пермь для сбора материала. После выхода романа в свет на многих предприятиях прошли читательские конференции. Писателя ждали, в «Звезде» появилась статья о его приезде.

Вторая книга «Испытания» не была закончена. В качестве спецкора «Известий» А. А. Первенцев срочно выехал на организованный англичанами процесс над фашистскими преступниками в г. Люнебурге. Но собранный материал не пропал даром. В 1950-е годы автор значительно переработал роман, включив в него целые главы, написанные на пермском материале. В советские годы роман «Испытание» неоднократно переиздавался. В послевоенном литературоведении он назван первым романом о Великой Отечественной войне, появившимся в годы войны. Тем не менее, признавая все значение темы и содержания, критики не очень высоко оценили художественные достоинства книги, встречается и такое определение – «развернутый производственный очерк». Но в пермском краеведении имя А. А. Первенцева, его роман и очерки занимают почетное место. В художественной литературе, посвященной нашему краю в годы войны, роман «Испытание» – это, прежде всего, документ, созданный непосредственно в исторические дни, переживаемые народом, и это уже навсегда.

После войны писательский талант А. А. Первенцева развернулся в полной мере. Вышли в свет его романы: «Огненная земля», «Честь смолоду», «Матросы», «Гамаюн – птица вещая» и многие другие. Издавались сборники рассказов и очерков, появлялись новые пьесы и сценарии кинофильмов. В 1949 году писатель дважды был удостоен Сталинской премии – за роман «Честь смолоду» и сценарий фильма «Третий удар». В 1975 году – награжден орденом Ленина.

Аркадий Алексеевич Первенцев скончался 30 октября 1981 года и был похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

Имя писателя не забыто. Замечательно то, что в последние годы его сын, Владимир Аркадьевич Первенцев, подготовил к публикации дневники Аркадия Алексеевича, значение которых трудно переоценить. Несомненно, они не только открывают для нас личность самого писателя, помогают понять многие его поступки, но и позволяют взглянуть по-новому на хорошо известные события.

Т. И. Быстрых