Письма из действующей армии.
К 95-летию со дня вступления России в Первую мировую войну
95 лет назад началась одна из самых кровопролитных войн в истории человечества, получившая название Первой мировой. России эта война принесла огромные людские потери как среди военных, так и среди мирного населения. Пермяки тоже воевали на фронтах Первой мировой.
Письмо сестры милосердия с передовых позиций
Многоуважаемая матушка. Очень благодарна вам за все то, что вы посылаете для наших ребят! Я так называю наших солдат, иначе их назвать нельзя, насколько храбры они на поле брани, настолько они дети в лазарете. Они так стоически переносят свои поистине ужасные страдания, что иначе, как «родной» я их не называю. Писать подробно не было сил.
С 10 ноября у нас по 28 число было около 1000 человек раненых, а у нас 8 медсестер; судите сами, сколько было дела: надо, как принесут с подъезда, переодеть, я как раз заведую бельем и в то же время 50-ти человекам должна сделать перевязки каждый день, да и в палате лежат по 120-150 человек, я должна дать белье, переодеть, если эвакуируют, т. е. отправляют, то должна выдать чистое, а отправляем часто: день - два лежат и отправляем в Москву; другие лежат и больше. Привозят по 120-150 человек прямо с позиций, с наскоро сделанной перевязкой, голодные, некоторые и рваные и большинство рваных, вшивых. Спешишь переодеть и отправить в палату, в па лате хлебом и чаем кормим, если вечером и поздно днем, то обед даем. Но, поверьте, матушка, поговорить по душе почти нет времени. Только ночью, когда дежуришь, то поговоришь о семье, а о том, как и где был ранен, даже письма солдату и то нет времени написать. Хорошо, что ходят местные дамы, и они пишут им, а я уж и не берусь. К стонам и крикам привыкли. Раны большинство сквозные, насквозь вставляешь тампоны, он кричит: «Сестричка, тише!», а ты продолжаешь, знаешь, что дрогнет рука, хуже и больней ему сделаешь. И молча продолжаешь перевязку: в душе слезы, а с виду покойна.
У нас среди раненых были ужасные. У одного оторвало глаз и видно мозги, а он спрашивает будет ли видеть его глаз. У другого снесло снарядом нижнюю часть лица, нос висел, как тряпка, языка половины нет, такой вид и запах, что передать трудно. Судите сами. Когда был у нас Архиерей местный, то перед многими вставал на колени, со всеми был очень сердечен, всех солдат благодарил, к каждому подходил со слезами на глазах. К одному подошел, у него отнята правая рука, почти вся, а он сделал движение перекреститься. Так было трогательно.
Матушка родная, сколько страданья кругом у нас, что не знаешь, что и писать, и о чем. Теперь мы работаем в помещении, в казарме, а скоро будем работать в Лыке, в городе, он разорен, а, может быть, и в поле. Здесь не слышим пушек, а там - под гул снарядов, и снаряд может и к нам залететь, но мы не боимся, не боимся плена, не бросим больных. Я лично лучше умру, но в палате у больных. Так, надеюсь, и другие сделают. То, что солдаты переносят, то мы разве часть перенесем, и то будешь рад.
Солдаты говорят, что с поля убрать всех раненых нет сил, да и дерутся в деревнях, жителей тоже бьют, не успевают они убежать, или бегут в поле, в дороге падают под снаряд. Так бывает, что женщины не успевают всех ребяток собрать и убегают, приходят солдаты в деревню, а по улице ребятки бегают, играют, тут же снаряды рвутся, а матери убежали, или женщине ноги оторвало снарядом и бежать не может.
Сегодня проводили последнюю партию в 150 человек по лазаретам, а нам приказали ехать в Лык. Лошади у нас есть, 30 штук, но мало. Для перевозки раненых к нам в лазарет нужен автомобиль.
Спасибо за образки и крестики - на позиции пригодятся. Часть одела на слабых, сказав, что благословение монастыря. Очень тронута тем, что и нас не забыли, послали конфет. Благодарю за кисеты, да и все очень пригодится, особенно носки и перчатки; шарфы не так нужны, как носки. Сухарики для позиции пригодятся нам. Каждый раз говорю раненым, что им шлют благословение и привет. Просфоры дала натощак слабеньким, так растрогались, бедняжки. Не знаю, будет ли грех, но стала давать слабому, а рядом с ним татарин, и он попросил, и ему дала, может быть этого нельзя было делать, но так трудно им отказать, что и не подумала о грехе.
Не забывайте нас, хоть без посылок. Посылайте нам ваше благословение, и мы будем горячо благодарны.
Горячо благодарю Вас и сестриц за все и просила бы у вас картинок, вроде образков, чтобы изображение святое было ближе к каждому - увидит и перекрестится солдатик. Глубоко уважающая вас сестра Грузинцева.
Письмо студента-санитара Епископу Андронику из действующей армии
Получил Ваше письмо перед самым отъездом отряда из Л., где в последнее время (или вернее со дня прибытия, 8 февраля, до 10-х чисел марта) работала его большая часть. Остальное время до отъезда, 3 апреля, мы бездействовали, ибо раненых с позиции было всего человек 5-7, да случайные раненые бомбами с немецких аэропланов, которые одно время буквально засыпали Л. Не буду утомлять Вашего внимания подробным описанием того, что произошло с отрядом вообще и, в частности, со мною с тех пор, как я отправил Вам письмо из М. - это было бы скучно и только. До роковой даты 10-й армии, 27 февраля, наша жизнь Вам известна. Во время отступления мы, тратя на отдых в сутки 1 час, работали с огромным напряжением сил около недели. Чувствовалось временное удовлетворение, думалось, что и твои руки что-то делают, без чего нельзя обойтись. Много картин истинного страдания перевидал я за это время. В Р. сам было чуть не попал в плен. Наконец приехали в Л. и сразу же за работу. По фронту шло наше наступление. Раненых привозили массами. Ими был наводнен не только город, но и его окрестности. Работали. Но так продолжалось недолго, какой-нибудь месяц, затем опять мало работы. Все это закончилось тем, что мы решили уехать в другое место, где больше работы и есть возможность выкинуть в передовой линии перевязочно-питательные пункты. Результатом переговоров явилась отправка нас на N район. Теперь я и иду туда. Вспоминаю по следнее время, с 12 марта я, за отъездом сестры-хозяйки, начал ведать хозяйственно-питательною частью отряда, а за последовавшим вскоре отъездом заведующего хозяйством - всем остальным. Работы была такая масса, что спал ежедневно часа 3-4. Причем работы самой неинтересной, чуждой мне по характеру.
Часто посещать церковь мешали дела, но все-таки, нет - нет да и вырвусь. Тогда легче становилось. Одно пребывание в храме как-то умиротворяет мою душу. Хотелось мне побеседовать с вами о самой сущности войны, о ее правде, - той правде, которую я сейчас имею случай наблюдать. Война в самых редких случаях самоотвержение во имя Родины, сознательная, обдуманная, волевая жертва высшего порядка жертва альтруизма. Она или слепая неизбежность, настолько сильное явление, что воля отдельного индивидуума совершенно не способна бороться с ним.
То, что было некогда в душах ваших предков, что осмысливали и стремились побороть корифеи литературы, начиная с Кантемира, живет по сейчас и благоденствует в наших душах. Тяжело, больно сознавать все это, - мало сознавать, думать, что зло никогда не будет выведено.
Спасибо Вам за Вашу любовь ко мне и добрые слова. Спрашиваете меня, как я живу, а сами-то как поживаете? Простите и помолитесь за грешного Михаила Чупуро.
Письмо священника Н. Яхонтова редактору газеты
«Пермские епархиальные ведомости»
Многоуважаемый г. редактор. Позвольте через посредство Вашей газеты передать искреннюю признательность троицесергиевцев пермяков священнику Александру Иоанновичу Бирилову, Е. М. Бириловой, учительнице Н. М. Коровиной, Н. М. Федотовой, причту и обществу потребителей с. Табор Оханского уезда, приславшим на мое имя для пермяков-земляков пасхальные подарки.
Не могу не выразить, как тронуло солдатиков оказанное им внимание.
Одно уже представление, как в далеком от нас родном Пермском крае простые добрые души думают и сердцем болеют за солдатиков, несущих тяжелый ратный подвиг на снежных вершинах Карпатских высот, как скромный батюшка и его добрые прихожане с любовью готовят пасхальные дары, заставило не одного солдатика поплакать.
В числе необходимых для солдатского обихода предметов в каждом мешочке был шейный крестик.
Как дорог и близок для нас этот святой символ страданий и любви, воодушевляющий на подвиг самоотверженной любви! С какою верою лобызают изображение распятого Христа солдатские уста, шепча: «Спаси и сохрани!» Военный священник Н. Яхонтов.
Из писем матроса А. Каменских
I. Вышли мы из Владивостока на крейсере «Жемчуг». Сопровождали транспорты с английскими и французскими солдатами... Не доходя Пенанг мы стали, через несколько времени приходит английский крейсер «Ярмуз», взял транспорта и уходит своим курсом, а мы пошли в Пенанг. Погрузили угля, по шли дальше. На 15 октября в 5. 30 была команда побудки. Только горнист сыграл, некоторые еще не успели встать, вдруг идет крейсер четырехтрубный. Мы думали «Ярмуз», все смотрят, а он проходит уже корму нашего крейсера, затем повернул параллельно нашего крейсера и вдруг, пустит в наш крейсер мину и затем - залп из орудий. Мина попала в корму нашего крейсера, но не взорвалась; он видит, что не помогло ничего, давай стрелять...
Поворотился и с левого борта послал мину вторую. Эта мина попала в патронный носовой погреб, там наши патроны взорвались, и крейсер взорвало. С меня фуражку сорвало и в клочья порвало, но меня Господь спас, только контузило газом, слух отшибло. В самом огне был, везде рвутся снаряды, все горит, сколько побитых тел! Когда взорвался наш крейсер и пошел ко дну, я тогда начал спасаться. Попала одна лодка, я на ней и спасся... Плавал около часу... потом нас переняли. Декабрь, 1914. С подлинным верно. Священник Александр Бериллов.
II. Долго вам, дорогие родители, не писал, потому что на своем новом судне, крейсере «Орел», находились в далеком плавании. Были мы на месте гибели нашего крейсера «Жемчуг»; затонул он всего в версте у берега Пенанга на 14 сажен глубины; можно видеть верхушку мачты. Водолазы осматривали крейсер и передают, что он очень сильно накренился на один бок; с него сняли 12 мм пушку, пулемет и несколько снарядов. Взяли из Пенанга и наших раненых, поправились, уход был отличный, английские сестры милосердия находились постоянно у кроватей больных. Передают, одно только было неудобно - не знали русского языка. Также сообщу вам, что в этих водах много акул, при взрыве крейсера их оглушило. Теперь прибыли мы во Владиво сток.
Письмо рядового А. Г. Гаврилова
Здравствуй милая и любимая жена Маша. Посылаю тебе мое нижайшее почтение и с любовью низкий поклон. Еще кланяюсь дорогой мамаше, крестной и Коле. Всем мое нижайшее почтение и с любовью низкий поклон, а также всем соседям и знакомым.
Мы стояли на одном месте три недели, начиная с 14 марта и до 7 апреля, и сегодня я пишу письмо к Вам 8 апреля на отдыхе, но еще мы пойдем вперед, не знаю куда и на какой фронт, потому что нам не сказывают. Я теперь состою в том же полку и в той же роте.
Я точный адрес не укажу, чтобы не знали посторонние люди, где какой полк движется. Под пулями мы еще шибко не бывали, наши почти все целы, мы потеряли всего два человека и особых новостей у нас пока нет, есть новость, но только это не с сегодняшнего дня. Немцам туго, у них нуждаются солдаты часто из-за куска хлеба. Бывали случаи, что во время стоянки в окопах некоторые немецкие солдаты выскочат к нашим солдатам и просят кусочек хлеба, а сами взамен хлеба сулят нашим солдатам шеколаду. Это уж, конечно, всем понятно, что от наших они более к своим, т. е. немцам не воротятся, сами желают идти в плен, и наши берут их.
Пока я жив и здоров, только сапоги велики, но плевое это дело, ноги пока, Слава Богу, терпят, не болят, и в походах особенной трудности я не чувствую. Видно мне Бог поможет, по грехам моим пока терплю и надеюсь с помощью Вседержателя Бога небесного и вездесущего Отца и сына и Святого Духа, вернусь к вам невредим... Вы обо мне шибко не тоскуйте и не горюйте. Я живу, благодаря Бога, ничего. В одно время начал было копить в <...>, но теперь их вовсе нет, сходил раз в баню, надел чистое белье и выстирал все грязное белье. Действительно, есть у некоторых в <...>, так, что они ползают поверху рубашки, потому что им внутри тесно, поймите сколько должно быть их тут, но это бывает большею частью у лентяев, которым не хочется «обиходить» себя, а здесь надеяться не на кого, приходится все самим делать, тогда только и будешь ты чистым.
Нам давали по полфунту два раза мыло, у меня есть еще полфунта мыла. Хлеба хватает мне казенного, сахару и чая хватает тоже. Чай, который я взял из дома, держал только дорогой, в поезде, остальной таскался в мешке, также и сахар домашний постарался издержать, пил в накладку до тех пор, пока не издержал весь, потому что тяжело таскал, 200 штук патронов имеем все время при себе, а то и больше. Еще уведомляю тебя, Маша, видел тебя два раза во сне, не знаю к че му? Также и Колю видел один раз. Я будто не особенно скуке предаюсь, но все-таки видел вас во сне, также видел и ро дителей своих. Пишу я это письмо в лесу, под сосной, в те ни, здесь днем теперь в ясные дни жарковато, хотя не очень, но все же на солнышке сидеть жарко; по утрам утренники бывают, но все-таки не так холодно. Озимые зеленеют здесь. Письмо я от вас не получил; товарищи мои некоторые получили, которые ближе к Перми и из Перми. Кланяюсь волостному писарю В. М. и отцу духовному Николаю. Не забуду я никогда, пока жив, его пастырского благословения; образ, которым он меня благословил, ношу постоянно при себе, то в рукаве, то в го ленище, а просфору мы разделили пять человек в первый день Святой Пасхи утром. Подарки праздничные мы получили от мирных жителей и благодарим за их сочувствие к нам, солдатам.
Прошу я у вас, дорогое мое семейство, благословения; благословите вы меня именем Бога нашего, чтобы вернулся здоровым, дай Бог. Прощайте. Этот лист дали мне для курения табаку, а я написал на нем письмо; табак и бумага у меня есть, только спичек нет. Истинный твой любящий друг и муж Андрей.
Письмо Н. И. Колосову от юнкера П.С. Кусакина, бывшего воспитанника Пермской духовной семинарии
Дорогой, Николай Иванович! Шлю свой сердечный привет и от юнкеров-пермяков. Какое-то особо приятное чувство произвело на меня Ваше письмо! Как приятно и радостно получать сведения из милой семинарии, от дорогого преподавателя и воспитателя, с которым я был связан неразрывно 4 года, под влиянием которого зрело мое мировоззрение, слагались взгляды на жизненный путь, под постоянным наблюдением которого шло развитие. С искренним и глубоким чувством любви вспоминаю свою семинарию, Вас, Николай Иванович, своего отечески доброго, многоуважаемого Николая Ивановича и дорогих преподавателей. Всем им шлю искренний привет и наилучшие пожелания.
Работать приходится здесь в училище без отдыха, что называется «не покладая рук». Опишу наш день. Встаем в 6.30 часов утра, а в 6.55 - молитва. Время от 6 до 6.55 уходит на обычную очень серьезную «самочистку», а если выход в поле, то еще нужно вычистить шинель и пуговицы у нее, на все это дается 25 минут. Кроме того из этих 25 минут 10 отнимается на утренний осмотр: наши начальники осматривают нас с головы до ног. Если пуговицы на мундире не совсем в порядке или сапоги матового цвета, сейчас арест или наряд не в очередь, или оставляют без отпуска (увольнение-выходной. - О. А. Мель чакова) и все это - все взыскания - заносятся в книгу взысканий. Не так отрапортовал отделенному, взводному, пошевелился в строю после команды «смирно», или еще что-либо такое, по незнанию или чему-либо другому сделаешь - все влечет за собой наказание. Сделаешь здесь свой каждый шаг не ранее, чем обдумаешь его. Но как все это хорошо: все это научит аккуратности, чистоте и выдержанности, но на первый раз, без привычки, все это казалось трудным. Началь ства у меня много. Старший юнкер для меня начальник, отделенный (юнкер же) - начальник. Отделенный производит утренний осмотр и вообще следит за порядком во вверенном ему отделении. Младший юнкер не может говорить с отделенным или взводным прежде чем отрапортует ему.
После чая лекции 3-4, а после лекций строевые занятия, обучение стрельбе или рубке шашкой, ученье взводное и ротное. И так лекции продолжаются до 3 часов 20 минут дня. Лекции по предметам: топографии, тактике, фортификации, артиллерии зонной, полевой и инженерное дело. По всем этим предметам, а также уставам сдаются репетиции. Всех репетиций, кроме уставов, в течение 4-х месяцев - 13. Одну репетицию я держал по топографии и получил 10 баллов (12 бальная система). Следующая репетиция по тактике.
После занятий обед в 4 часа, а время от 3 ч. 20 минут уходит опять на «самочистку». После обеда отдыхать до 6 часов вечера: можно спать, но это очень редкий день, если отдохнешь в постели в эти часы. Приходится или чистить винтов- ку, или делать чертежи в тетрадях и просматривать лекции.
После 6 часов снова 2-3 лекции, если нет лекций, то уделяешь свободное время дружеской беседе с юнкерами-пермяками в юнкерской чайной, или пишешь письмо, а то готовишься к репетиции и вспоминаешь за стаканом чаю далекую Пермь с ее обывателями.
В 9 часов вечерний чай, поверка и молитва, а в 10 часов 55 мин. все должны быть в постелях. И так день кончился, завтра то же самое. Если бывают отступления, то следующие. Один или два раза в неделю бывают прогулки в поле с самого утра, т. е. тотчас после молитвы. И представьте себе, Николай Иванович, находишься на холодном воздухе по колено в снегу 6-7 часов. Ветер, снег, холод не останавливают учебных прогулок. И так озябнут ноги, что не знаешь, как их отогреть. Нужно добавить, что на ногах одни тонкие носки и сапоги. Но, если бы не холод, то такие прогулки были бы весьма и весьма интересны. Выбирают версты на три открытое место, и вот здесь разбиваются на две партии: одна представляет из себя неприятеля, и наступаешь по всем военным правилам. И вот после такой то прогулки так пообедаешь!
Преподаватели все военные. В классе полная тишина, ни звука. Приходит преподаватель, читает лекцию, а мы записываем.
Здесь каждый юнкер несет поочередно разные служебные обязанности: часового при знамени, дневального по роте, дежурного по роте, по части, по приемному покою, музею и при емной комнате, которая в то же время служит «газетной» би блиотекой, газеты преимущественно военные.
Дорогой, Николай Иванович! Вы выразили желание иметь общую фотографию с юнкеров-пермяков, все выразили полную искреннюю готовность, и как только будет свободное время, так и снимемся. Хотели сниматься в ближайший праздник или в воскресенье, но из нас то один, то другой сидит без отпуска или за оторванную пуговицу, или за матовый цвет сапог. Трудно было привыкать, но как бы то ни было, ни один из нас не кается, а, наоборот, все довольны и веселы, ибо все мы знаем, что для того, чтобы быть офицером, нужно быть сначала солдатом. Юнкер Павел Кусакин.
Н. И. Колосову от младшего унтер-офицера
Здравствуйте, многоуважаемый, Николай Иванович! Шлю вам нижайшее почтение и поздравляю с праздником Рождества Христова и Новым годом, желаю всего наисчастливейшего. Я сейчас еще у себя дома, в Хабаровске, а 1 января 1916 года срок моего отпуска кончается. Нигде и никогда я не забуду того теплого и искреннего, братского отношения к нам, раненым в Перми, в лазарете при духовной семинарии.
От души благодарен Вам, Николай Иванович, отцу ректору, господину инспектору, г. врачу, сестрам милосердия, госпожам дамам комитета, много уделяющим своего труда и внимания для нас; и, вообще, благодарен я всему персоналу лазарета. В бытность мою в лазарете я не думал, что далеко отброшен от родных, я видел во всех такое близкое сочувственное отношение к себе, что мне казалось, что все посещающие нас были мои родные.
Я часто вспоминаю и представляю ваши лица. Вы добрые люди, заслужили большую благодарность, которую нельзя выразить словами, а можно только чувствовать сердцем.
Выздоравливающий ваш К. Мельников.
Если буду ехать через Пермь, то постараюсь заехать к вам. Сознаюсь Вам, Николай Иванович, почему я долго молчал. Причина та, что я был страшно расстроен нервно, хотя теперь уже успокоился. До свидания. Поблагодарите от меня лиц, которых я упоминаю в письме.
Адрес: действующая армия, 1 сибирский саперный батальон, нестроевая команда, младшему унтер-офицеру К. Г. Мельникову.
