Принятие корейцами православия в Перми в период русско-японской войны
Одним из наименее изученных исторических сюжетов в этнической истории Прикамья является период проживания японцев и корейцев в Перми в период Русско-японской войны. Они попадали в Пермь в результате выдворения из мест ведения боевых действий: по законам того времени, все мирное население в местах, где шла война, арестовывалось и направлялось в глубь страны. В январе 1905 г. петербургский журнал «Нива» сообщал: «Когда вспыхнула на Дальнем Востоке война, всем проживающим в районах боевых действий, корейцам и японцам, было предложено немедленно выехать в свое отечество. Но некоторые из них не пожелали или не смогли вернуться туда, и тогда их отправили внутрь России»29. Так несколько сотен корейцев и японцев оказались в Перми.
Если японцы были выкуплены своим правительством буквально через несколько месяцев, то корейцы прожили в Перми до конца войны. Имеющиеся на сегодняшний день источники позволяют реконструировать обстоятельства
приезда, способы адаптации в обществе и отношения с местным населением корейцев, проживавших в Пермской губернии в годы Русско-японской войны. В фондах Государственного архива Пермского края (ГАПК) отложились регулярно отправляемые в Департамент полиции МВД отчеты пермского губернатора, полицмейстера и уездных исправников губернии, прошения и письма самих «пленников»30. Отдельный интерес представляют составлявшиеся ежеквартально «Требовательные арестантские ведомости»31, куда заносились сведения о возрасте, поле, роде занятий арестованных. Важную информацию для исследования содержат материалы провинциальной печати того времени, в частности ежедневная газета «Пермские губернские ведомости», полное издание которой за 1904–1905 гг. находится в фондах Пермского краеведческого музея. В этом издании видна реакция российского общества на появление в своей среде иностранных подданных. Кроме этого, в годы войны был принят ряд нормативных документов, регулировавших условия пребывания японцев, корейцев и китайцев в российском плену32.
Одним из мест водворения была Пермская губерния. Транспортная доступность и нахождение вдали от границ делали ее удобным местом для размещения тех, кто попадал в плен к российским войскам во время боевых действий на Дальнем Востоке.
Точная дата прибытия первой партии военнопленных в Пермскую губернию неизвестна. Но 2 июня 1904 г. «Пермские губернские ведомости» сообщали: «На днях в Пермь прибывает партия японцев в количестве 308 человек: из них мужчин 308, женщин 150, детей 20. В партии кроме японцев находятся еще 13 китайцев и 15 корейцев. Вслед за этой партией прибудет еще одна в количестве 409 человек. Все они будут расселены в пределах Пермской губернии»33. А 8 июня газета сообщала о том, что «мирные пленники» уже размещены в Перми.
12 июня 1904 г. пермский губернатор А. П. Наумов получил телеграмму с грифом «Секретно» от министра внутренних дел В. К. Плеве, который сообщал, что прибывших в губернию пленных нужно «направлять… преимущественно в города, расположенные на железной дороге и водных путях»34.
Первых корейцев расселили в Перми (57), Нытве (17), Камышлове (9) и Оханске (9)35. К 22 октября 1904 г. их численность уже составляла 298 человек36. В Перми большинство корейцев проживало в 3-й части города, на углу Пермской и Ермаковской улиц, в доме Шалашиной37.
Самым ярким эпизодом их пребывания, если судить по источникам, является массовое принятие православия. Следует сказать, что исследователи данного периода не раз отмечали, что еще в XIX в. корейцы строили в своих деревнях церкви, открывали на свои средства школы по изучению русского языка38. «Для них переход в русскую православную веру, принятие русского образа жизни было согласием на полный переход на русское подданство, отказом от их прошлых конфуцианских, буддийских и языческих верований», – пишет исследователь Н. Ф. Бугай39.
8 октября 1904 г. корейцы Хан-Де-Зун и Чун-Бу-Чи обратились к пермскому губернатору А. П. Наумову с просьбой определить их в какую-либо народную школу г. Перми для изучения русского языка40. Инициатива корейцев не встретила возражений со стороны местных властей. 15 октября 1904 г. инспектор народных училищ Сироткин писал, что проживающие в Перми корейцы «могут быть приняты для сей цели по представлению надлежащих удостоверений о своей личности в число слушателей вечерних классов при Кирилло-Мефодиевском мужском приходском училище, о чем дано соответствующее распоряжение»41. А 4 ноября 1904 г. директор уже спрашивал у пермского губернатора разрешения допустить корейцев в качестве слушателей на вечерние классы при Кирилло Мефодиевском училище. Губернатор дал согласие42.
Просвещением пленных корейцев занимался духовник семинарии священник о. Константин (Шестаков). Вот как описывается его работа в «Пермских губернских ведомостях»: «Отец Константин обыкновенно приглашает корейцев в семинарию и здесь ежедневно занимается с ними с двух часов дня до пяти часов вечера, обучая их чтению и письму на русском языке и знакомя их с вероучением православной церкви. Занятия его, как мы видим, не остаются безрезультатными: многие корейцы оставляют свои языческие заблуждения и изъявляют желание вступить в православную церковь. С последними отец Константин ведет особые занятия, он преподает им краткую священную историю, знакомя их с основными догматами христианской религии и учит главнейшим молитвам. Все корейцы, видимо, интересуются этими занятиями и число их возрастает»43. В результате проводимой отцом Константином миссионерской работы многие корейцы изъявили желание креститься. «Мы желаем принять православную христианскую веру и креститься», – писали корейцы Пак Тоген и Александр Юнон44. Как следует из источников, процесс обучения был трудным. «Скорейшее обучение меня православной вере для священников является трудным, а очень хочется поскорее креститься по православному христианскому обряду», – сообщал в ноябре 1904 г. кореец Тоген Тин45.
Первыми православие в Перми приняли восемь корейцев: Так-Тогой-Тим, Юн-Ин-И, Ким-Са-Чу, Пан Хедо, Ким-Пон-Сан, Тен Цан-Шин, Ким-Ки-Сен, Ким-Ань-Ось и Александр Юнон.
Всего же православие приняли 20 корейцев и одна японка»47.
Мотивация для подобного поведения со стороны корейцев могла быть самой разной. С одной стороны, известно, что многие российские корейцы того времени принимали православие, чтобы получить русское подданство и земельные наделы48. С другой стороны, корейцы, крестившиеся в Перми, не были российскими, а некоторые и не относились к категории нуждавшихся. Вступление в православие можно объяснить также и кризисом идентичности корейцев в начале ХХ в., поскольку у них не было собственной государственности, и они находились под сильным давлением Японии и Китая49. Появление сильной Российской империи, дающей им право жить по собственным традициям и обычаям, наверняка создавало в среде корейцев представления об успешности и внутренней силе Российского государства50. Конечно, данная причина не является единственной и, вступая в православие, корейцы пользовались разными мотивациями, но данный фактор также мог оказать свое влияние.
С течением времени корейцы все более уживались в новой среде. Формирующаяся корейская община начинала принимать свой специфический облик, однако начавшиеся в середине лета мирные переговоры остановили эти процессы. Последняя партия пленных прибыла в Пермь 31 июля 1905 г51. После подписания мира пребывание корейцев в Перми уже не было необходимостью, но всем желающим было разрешено остаться. Так, одна корейская семья обратилась 18 июня 1905 г. к губернатору с просьбой: «В августе 1904 г. по распоряжению Российского правительства нас всех четырех отправили в г. Пермь, куда и прибыли в сентябре месяце прошлого года… В настоящее время прошел слух, что будто бы нас хотят отправить на жительство в другой какой-нибудь город или местность, не найдете ли вы возможным оставить нас в Перми»52. После того как им разрешили остаться, другие последовали их примеру . В декабре 1905 г. «Пермские губернские ведомости» сообщали, что «корейцы и китайцы, несмотря на недавнее окончание войны, все еще живут в нашем городе и занимаются своими обычными делами – набиванием папирос, приготовлением цветов и других вещей из бумаги разных цветов и продажей их на базарах»53. В 1913 г. на запрос пермского губернатора о «желтолицых» пермский уездный исправник писал, что в его уезд корейцы прибыли «со времен войны с Японией в 1904 году». По его сведениям, они занимались «набивкой и продажей папирос, чем снискали себе средства к жизни…»54.
Сведения об этих корейцах отражены и в ряде более поздних документов. Когда в 1937 г. в стране начались репрессии, они коснулись и корейского населения Прикамья. Арестованный в г. Нытве пенсионер Сивков Михаил Дмитриевич, 1875 г. р., по национальности кореец, указал на допросе, что «прибыл в Россию в качестве военнопленного в 1905 году»55, а Кедров Герман Алексеевич, 1911 г. р., на допросе показал, что его отец «по национальности кореец, военнопленный Русско-японской войны»56. Мать Г. А. Кедрова, когда писала письмо с просьбой об освобождении сына, представила несколько фактов из биографии его отца. В частности, она пояснила, что муж принял русское подданство, о чем имеется письмо пермского губернатора, «в 1919–[19]20 г. работал в корейско-китайском союзе (корейско-китайской секции бюро нацменьшинств Пермского губкома. – М. К.) председателем месткома», «умер на работах в Саратове в 1924 году от малярии».
Сегодня о тех первых корейцах Прикамья ничего не известно. Корейцы, живущие сегодня в Пермском крае, в основном приехали в регион во второй половине ХХ в. из Средней Азии. Однако при их участии сегодня удалось собрать сведения и материалы об их соотечественниках, впервые вступивших на Пермскую землю много лет назад.
М. С. Каменских
_______________
29. Корейцы в русской школе // Нива. 1905. № 10. С. 191.
30. ГАПК. Ф. 65. Оп. 3. Д. 569, 570; Оп. 5. Д. 10, 10а, 11, 11а.
31. Там же. Оп. 5. Д. 10. Л. 136–145; Д. 10а. Л. 200–222, 334–351.
32. Статус арестованных определялся следующими документами: Правила, которыми Россия намерена руководствоваться во время войны с Японией // Иллюстрированная летопись Русско-японской войны. СПб., 1904. С. 47–49; Временное положение о военнопленных Русско-японской войны // Собрание узаконений и распоряжений правительства, изданных при правительствующем Сенате. Отдел 1-й. 1-е полугодие. СПб., 1904. С. 1389–1398; Портсмутский мирный договор, заключенный между Россией и Японией // Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689–1916. М., 2004. С. 522–526.
33. К прибытию пленных японцев // Пермские губернские ведомости. 1904. 2 июня.
34. ГАПК. Ф. 65. Оп. 5. Д. 11а. Л. 160.
35. Там же. Оп. 3. Д. 11. Л. 1.
36. Там же. Л. 113.
37. Там же. Л. 108.
38.Там же.
39. Там же.
40. ГАПК. Ф. 65. Оп. 5. Д. 11. Л. 58.
41. Там же. Л. 91.
42. Там же. Д. 11а. Л. 223.
43. О крещении корейцев // Пермские губернские ведомости. 1905. 25 марта.
44. ГАПК. Ф. 65. Оп. 5. Д. 11. Л. 169.
45. Там же. Л. 32.
46. Написание имен осуществлено в соответствии с источником: ГАПК. Ф. 65. Оп. 5. Д. 11. Л. 146.
47. О крещении корейцев // Пермские губернские ведомости. 1905. 25 марта.
48. Пак Б. Д. Переселение корейцев в Россию // Энциклопедия корейцев России / Ли Г. Н., Цой Б., Чен В. С., Югай М. А. М., 2003. С. 131.
49. Пискулова Ю. Е. Российско-корейские отношения в середине XIX–XX вв. М., 2004. С. 70.
50. Тем более, что Россия весьма лояльно относилась к корейскому населению в конце XIX в. В самой Корее при царском дворе даже существовала «прорусская» группировка во главе с Ваном Коджоном. См.: Симбирцева Т. М. Русско-корейские переговоры в Кёнхыне в 1869 г. и их историческое значение // Энциклопедия корейцев России / Ли Г. Н., Цой Б., Чен В. С., Югай М. А. М., 2003. С. 155.
51. ГАПК. Ф. 65. Оп. 3. Д. 570. Л. 68.
52. Там же.
53. Корейцы и китайцы // Пермские губернские ведомости. 1905. 17 дек.
54. ГАПК. Ф. 65. Оп. 5. Д. 117. Л. 3.
55. ПермГАНИ. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 8690.
56. Там же. Д. 4173. Л. 11.
