РУССКИЙ НАРОДНЫЙ АРТИСТ
Георгия Буркова знала и любила вся страна. «Русский народныйартист» – так называли его в противовес званию «народный», которое он так и неполучил, оставшись «заслуженным». При этом у Буркова в кино, можно сказать, небыло главных ролей. В основном второстепенные персонажи. Но невозможнопредставить без него фильмы «Ирония судьбы, или С легким паром», «Гараж»,«Калина красная», «Печки-лавочки», «Жестокий романс», «Они сражались за Родину»и др. В его фильмографии – 85 работ и большинство ролей – человек из народа.Амплуа Буркова – спившийся интеллигент – было нарасхват в советском кино.Первым увидел его в такой роли кинорежиссер Эльдар Рязанов, который и стал, посути, крестным отцом актера в кинематографе. «Сибирским самородком» ещеназывали Георгия Буркова, имея в виду, что в Москву его вытащили изкемеровского театра. Он, конечно же самородок, но наш, уральский.
Родился Георгий Бурков в Перми в 1933 году. В официальнойбиографической справке написано, что окончил он школу № 49, что в Мотовилихе, ав своих дневниках, изданных уже после смерти («Хроника сердца», М., 1998), онвспоминает только школу № 11 (теперь гимназия им. Дягилева).
Жил с родителями на углу К. Маркса (Сибирская) и Пушкина. «Двор22-го дома по улице Маркса. Наш дом, флигель и еще один дом с детскими яслямина втором этаже. На первом жили Савинковы, загадочные и странные люди. Мыдолгое время думали, что отец Тольки – шпион, – пишет Георгий Бурков. – Закаждой фамилией стоит судьба, трагедия, комедия, одним словом, целая история,достойная романа. Колька Юкин удавился, Юрка Фомин утонул, Любомудроварасстреляли, Германа Кобяшева до сих пор преследуют припадки после контузии,Эрка Оборин умер лет 16-ти от какой-то страшной болезни. Я уж не говорю, чтомногие погибли на фронте, многие просто умерли. Но не об этом я хочувспоминать. Я хочу восстановить в душе своей сладость новизны, удивление переджизнью, радость открытий».
У Георгия Буркова были родители, которые очень его любили. И онлюбил их. Вот запись в дневнике, датированная 1962 годом: «Мне 30 лет. Но какчасто я подавляю в себе это монотонное, тупое «ма-а-а-ма... ма-а-а-ма...»Никогда никому не скажу об этом. Стыдно. Ко мне люди идут за рецептами жизни,за правилами искусства. Как жить? Как творить? Я понимаю ответственность своюза них, за искусство, за будущее. А в душе копится «ма-а-а-ма». Летом поеду вМоскву, повезу свои идеи. Хочу схлестнуться с богами на равных. Пора уже.Уверен в себе, в своих идеях. Но перед матерью чувствую себя всегда ребенком. Иникогда не пытаюсь стать перед ней взрослее. Приехала мама. Как я ипредполагал, ругается. Почему худой, почему прокуренный, почему мало сплю,почему мало ем. Дома появились кастрюльки, чашки, ведро, холодильник заполнилсяпродуктами. Смешно. Сигареты от мамы прячу. Курю в театре. Как мальчишка. Оченьне хочу ее расстраивать. Люблю ее. Очень».
Всегда, во всех интервью Бурков говорил, что очень обязан своим родителям: он пытался поступать в театральные вузы, но неизменно проваливался.Поступил на юридический факультет ПГУ, но это было не его. И родителисогласились, чтобы он бросил учебу и пошел по неверной актерской дороге. Отец,главный механик завода им. Ленина (сейчас – АО «Мотовилихинские заводы»), взялна себя расходы.
И еще один штрих к родительской любви: когда Георгию было шестьлет, он вместе с родителями ездил на пароходе до Астрахани. «Плаванье былосказочное для меня. Но на обратном пути я заболел брюшным тифом, и меня еледовезли. Положили в детскую больницу, которая располагалась в старинном купеческомособняке. Мать дневала и ночевала около больницы. У меня началось заражениекрови, начали меня резать, оперировать без наркоза, боялись за сердце, что ли.Сделали шесть операций. Готовились к седьмой. Лежал я уже в палате смертников,тяжелых. На операции возили в дореволюционной коляске, на лошади, и вот матьмоя подкупила сестру (та курила, и мать моя принесла ей несколько пачекпапирос) и вместо нее повезла меня на операцию. Внесла. Хирург пошутил: “Надоже, живой! Когда ж он помрет-то?” Вот тут-то моя мать и взялась за него. Меняпод расписку отдали матери, она меня выходила травами и любовью. Хирург при встречахнизко раскланивался с матерью». Этот эпизод из своей жизни Бурков рассказалВасилию Шукшину. Вспоминает, что рассказывал весело и смешно, а тот слушал страдальчески,глаза его увлажнились. И сказал:
– Знаешь, почему мы с тобой талантливы? Мы дети любви.
Георгий Бурков говорил, что «начался» с пермских госпиталей:«Мне тогда было восемь-девять лет, я был буквально напичкан оперой. У нас былав те годы очень хорошая опера. И балет тоже. Тогда в Перми в эвакуации находилсяленинградский оперный театр, и я каждый вечер бесплатно ходил в оперу. Я могпропеть любую оперу от увертюры до финала, со всеми ариями и хорами. Но потомполучилось как-то так, что понадобился зритель. У одного мальчишки была такаячетвертушка аккордеона, трофейный такой, немецкий, он на нем очень лихо играл. Собралисьмы целой компанией. Ну где самый доступный зритель? В госпитале, конечно. Мыприходили к раненым, причем сами по себе, не от школы, не от кружка, сами. Такаянебольшая бригада. Играли скетчи, причем очень взрослые, я пел “Сердцекрасавицы” и все прочие арии подряд, причем и теноровые и басовые, любые. Мыимели бешеный успех. Никогда больше в жизни я не имел такого успеха. Они исмеялись, и хлопали, и рыдали. Все было».
Здесь же, в Перми, состоялся и «мерзостнейший из провалов»: насцене клуба МВД, когда ему было 9–10 лет. Но подробностей он не сообщает.
Следующей вехой его становления стал Пермский драматическийтеатр. И это «была самая крепкая школа провинциального театра, где выпускаютдвенадцать спектаклей в сезон, где я начинал с подноса, а кончил ведущим актеромБерезниковского театра».
К слову, в Березниках до сих пор вспоминают, как он выходил насцену в красной рубашке.
«И если говорить честно, то все герои, которых я играю, всепришли из Перми. Ведь там Урал, Сибирь, там довольно стойкий тип характера. Ивсе последующие наблюдения теперь нанизываются на те, устоявшиеся уже. (…) Ядумаю, что вот сам по себе я очень распущен, вот то, что во мне есть, некотораяорганичность, это же не от бога, это от меня, от родителей, от предков, через многиеколена это вышло наружу во мне, через меня. И я понял, что многое распылил. Вотесть у меня некоторая легкость, я могу общаться с разными людьми, находитьсразу же общий язык, работать, так вот я это все распустил. И лишь дружба сШукшиным научила меня тому, что это все нужно собрать, держать в себе, за это нужноотвечать, что это нельзя разбазаривать, потому что это нужно не только мне. Этомои деды и прадеды, я и за себя и за них в ответе. Как будто через многие поколенияони вытолкнули меня на пустую арену, чтобы я заговорил. И это колоссальнаяответственность. Люди просто так не приходят в искусство».
Георгий Бурков все собирался подробно написать о своем пермскомучителе – Давиде Ароновиче Левине, который был гениален как педагог, умел илюбил выращивать актеров. Но так и не собрался. Остались лишь штрихи: «Придетвремя, и я подробно напишу о моем первом режиссере, о Левине Давиде Ароновиче,человеке очень интересном и умном. Но сейчас ограничусь лишь заметками дляпамяти. Умер он, говорят, очень неожиданно и нелепо. В поезде у него вскочилфурункул, началось заражение крови и... все. Надо сказать, что он, сколько яего помню, всегда был болезненным. Какой-то несчастный больной еврей. На грудиносил, как медальон, мешочек с серой. Много пил. Его судьба – классическийобразец судьбы неудачника. Он был страшно подозрительным и мнительнымчеловеком. И надо сказать, всегда был прав. Людей и раздражало именно это. Онугадывал жизнь на много ходов вперед. Но при всем при этом – около него можнобыло расти, экспериментировать, он это позволял и поощрял. Я не собираюсьидеализировать Левина. Наоборот, писать о нем можно лишь в комедийных тонах, чтобыполучилась трагедия. Он был мудр, разбирался во всех тонкостях театральной (даи не только театральной) политики, но всегда терпел поражения. За ним тянулась мрачная,таинственная, до сих пор мне непонятная молва. Он был окружен ненавистью ишепотливым недоброжелательством. Провинциальные актеры передавали его с рук наруки, и он знал, что обречен. Вообще жизнь его рисуется мне сейчас каккошмарная мелодрама».
Москву Георгий Бурков уехал покорять в 32 года. И покорил. Илиона – его. Он умер, когда ему было всего 57 лет.
С. Л. Ивашкевич
