ДОКТОР ГРАЛЬ

К 245-летию со дня рождения

За всю историю пермской медицины Федор Христофорович Граль (1770–1835) – самый известный доктор в нашем крае. О нем часто встречаются публикации в средствах массовой информации, основанные на нескольких документах, дошедших до наших дней. С тремя основными мы предлагаем познакомиться читателям: это формулярный (послужной, служебный. – О. М.) список; детские 29 воспоминания его современника – Модеста Яковлевича Киттары, профессора Казанского университета, – опубликованные в Пермском сборнике Д. Д. Смышляева, и завещание Ф. Х. Граля, хранящееся в Государственном архиве Пермского края. Стилистика и грамматика документов сохранены.

Формулярный список о службе доктора Граля

Врачебной управы инспектор, доктор медицины и хирургии, статский советник, орденов Св. Анны 2 степени с Императорскою короною и Св. Владимира 4 степени кавалер, имеет знак отличия за сорокалетнюю безпорочную службу, Федор Христофоров сын Граль, 65 лет, лютеранского исповедания, из пастырских детей. Начало учения сделал в киевской аптеке – аптекаря Бунге до 1786 г., потом продолжал учение в медико-хирургическом институте в С.-Петербурге до 1787 г., получил лекарское достоинство 1789 г. июня 12, и, желая продолжить науки, уволен был в чужие края на собственном коште, где удостоен звания доктора медицины и хирургии, в котором и утвержден бывшею медицинскою коллегиею 1791 г. мая 8 и определен в Пермскую губернию, в города Ирбит и Алепаевск (ныне заштатный), а по открытию врачебной управы перемещен губернским врачом 1799 год 5 июня; в 1800 г. определен в Пермскую врачебную управу оператором; 26 ноября 1800 г. за отличную службу произведен надворным советником; 5 марта 1801 г. сделан инспектором. От службы был уволен 1802 г. августа 21, определен на ту же должность 1802 г. декабря 15; коллежским советником произведен 1808 г. августа 4; статским советником 1816 г. апреля 29; 1807 г. ноября 23 дня по именному Высочайшему повелению за отличную службу награжден бриллиантовым перстнем; 1810 г. сентября 8 дня получил Высочайшее благоволение через г. тайного советника сенатора и кавалера Обрезкова за похвальное отправление обязанностей звания своего. 1811 г. февраля 25, за усердную службу и отличные труды, по должности оказанные, награжден орденом Св. равно-апостольного князя Владимира 4 степени. 1820 г. апреля 29 по Высочайшему повелению объявлена ему за отличную службу признательность через г. управлявшего министерством внутренних дел, графа Виктора Павловича Кочубея. 1822 г. февраля 28 по уважению долговременной и отлич- ной службы, по Высочайшему соизволению в поощрение впредь к продолжению службы с равным усердием прибавлено к получаемому им по штату жалованью 1000 руб. в год. 1826 г. февраля 12 в вознаграждение отличных трудов и усердия к службе Всемилостивейше пожалован ему орден Св. Анны 2 степени. 1830 г. августа 22, за 35-летнюю безпорочную службу награжден знаком отличия. Всемилостивейше пожалован на перемену прежнего знака отличия безпорочной службы за 40 лет. К ордену Святыя Анны 2 степени Всемилостивейше пожалована Императорская корона 1833 г. июня 4-го. В походах, штрафах, под судом, в отпусках не был; холост. Умер от болезни 1835 года, июня 6 дня.

Воспоминания о докторе Грале

Воспоминания о моем детстве довольно смутны и, как все детские воспоминания, заключают мелочные и разрозненные факты, относившиеся к месту моего жительства и к тем личностям, которыми я был окружен, преимущественно к бабушке, тетушкам, дядюшкам, нянюшке, Ефросинье Никифоровне, и другим членам семейного быта; воспоминание об отце и матери довольно свежо 1 Киттары М. Я. Воспоминания...//Пермский сборник. Пермь, 1861. Кн. 2. С. 42–49. Ф. Х. Граль 31 (они позже других умерли). Но в ряду этих воспоминаний – то приятных, то грустных – у меня уцелело одно, выходящее из общего уровня детской памяти. Оно относилось к человеку постороннему, на которого и в детстве смотрел я с благоговеньем, о котором и теперь вспоминаю с тем же чувством. Это воспоминание о докторе, Федоре Христофоровиче Грале. Перебирая далекое от меня прошлое, отыскивая в нем первую пору знакомства с этим человеком, я не могу припомнить ни года, ни числа, ни даже моего точного возраста; помню только случай, с которого я уже не забывал Федора Христофоровича. Я жил в доме моей бабушки, в семье которой особенно любил дядю Виктора, он так искусно делал из бумажки кораблики, петушков, с превращениями одного в другого, что ребенку трудно было не привязаться к таким талантам. Этот-то дядя Виктор, тоже детского возраста, лет 14, заболел сильно. Он был любимейший сын моей бабушки и потому легко представить, какая поднялась тревога в семействе. Испробовавши разные домашние средства, бабушка решила, что нужно пригласить Федора Христофоровича и, несмотря на раннее утро, он не замедлил явиться на это приглашение. С этой-то минуты и начинаются мои о нем воспоминания. Мне живо представляется добрый, ласковый, радушный старичок, не высокого роста, живой походки, но всего больше памятен мне костюм его, в котором постоянно я видел его и позже (Граль отличался множеством оригинальных привычек. В полной форме он щеголял всю жизнь, даже ночью, призванный к бедняку-пациенту, он являлся в ней. Только в одном случае он изменял ей: на именинные обеды он приезжал обыкновенно во фраке и в этом костюме изображен на изданном нами портрете. Шубы и даже теплой шинели он никогда не но- сил. – Ред. Пермского сборника). Это темно-зеленый мундир с длинными фалдами, светлыми, желтыми пуговицами, с высоким стоячим воротником, красного цвета; белые туго обтянутые суконные брюки с резкими перехватами в колене уходили в голенища лакированных гусарских сапожек с черной кисточкой у раструба, которая красиво болталась и особенно занимала мое детское внимание. Длинная тяжелая шпага висела сбоку, а трехугольная шляпа, которая мне теперь особенно почему-то кажется большою, была под левою мышкою. Помню, что с приездом Федора Христофоровича заплаканная физиономия моей бабушки сделалась рыдающею так, что не могла она и передать своего горя об отчаянном положении своего Викторушки, – помню, что Федор Христофорович, не переждав этих рыданий, осмотрел больного, в головах которого уже стоял образок с зажженною свечкою. Болезнь, однако, оказалась неважною и, после первого лекарства, не далее как на другой день, дядя на кровати снова играл со мной в кораблики; а почтенная бабушка перед образом Всех Скорбящих усердно молилась за исцеление сына и за здоровье благодетеля ея, Федора Христофоровича Граля. Все это теперь живо в моей памяти; а в ту пору факт, может быть сам по себе и не важный, сделал глубокое впечатление на сердце, так что и я, по примеру бабушки, включил Федора Христофоровича в тот заздравный перечень, который по наставлению моей нянюшки, следовал за каждой моей утренней и вечерней молитвой. В моей памяти не уцелело фактов последующего знакомства с этой личностью; но знаю, что вместе с годами росло во мне высокое уважение, любовь и преданность к этому человеку, которые крепли все более и более от рассказов, слышанных сначала в семействе, а потом в гимназии от товарищей, о всех добрых делах и о редком искусстве доктора Граля. Мои воспоминания заканчиваются последними днями жизни Федора Христофоровича. Никогда не забуду, как дня за три до его смерти приехал к нам друг дома доктор Фирекк, крайне расстроенный, в слезах; он сообщил, что Федор Христофорович не решается на операцию отреза пальца, что в ноге уже начался антонов огонь, и что ему остается жить три дня (Федор Христофорович опасно ранил ножной палец, срезая с него мозоль; заметивши начало антонова огня, он собственноручно отрезал себе большой палец, но, к несчастью, это было поздно: воспаление уже распространилось даже по ноге, на пред- ставления же отнять ногу он отвечал: «Зачем, господа, хотите сделать меня калекою, когда я так бодро всегда бегал на ваших глазах? Я прожил 65 лет – будет! Видал много раз смерть на других, пришел теперь мой черед испытать ее на себе», – эти слова были решением его участи. – Ред. Пермского сборника). Никогда не забуду как сильно подействовала эта весть на моего отца, человека серьезного, умевшего управлять своими впечатлениями: он рыдал; я плакал тоже. «Молись, – говорил мне отец, – ведь ты не раз обязан ему жизнью!» Но и моя молитва, в ту пору невинная, а таких в Перми, верно, было много, не изменила решение судьбы. Действительно, Граль прожил только три дня. Я помню в тот же день приехала к нам бабушка, также много плакавшая, и уговорила мою матушку, не- смотря на все увещания отца, ехать, чтобы хотя посмотреть на дом Федора Христофоровича. Меня взяли с собою. Небольшой деревянный дом Граля, выкрашенный серою краскою, с красною тесовою крышею, с зелеными решетчатыми ставнями, выходил на Сенную площадь. На этой площади застали мы огромную массу народа, горевавшую и плакавшую. Я встретил много товарищей-гимназистов, которые, глядя на старших, держали себя тихо и плаксиво. До сумерек пробыли мы на этой площади, горюя вместе с другими, и жалость нашего сердца вызывали преимущественно две цесарки, единственные тогда в Перми, – любимицы Федора Христофоровича в его одинокой домашней жизни. На другой день я был снова на площади, уже с карманами, набитыми крупою для цесарок. Федор Христофорович умирает, о них бедных и позаботиться некому – думал я – думал и ошибался. На площади было народу еще больше, и не только мы, дети, но и почтенные дамы хлопотали о цесарках. На третий день, когда уже с часу на час ждали смерти Граля, простой народ – конечно, большинство собравшейся массы – пытался не раз громким голошением показать свою скорбь и печаль; но его сдерживали словом, что он встревожит последние минуты умирающего.

Привожу все эти подробности, живо сохранившиеся в моих воспоминаниях особенно потому, что чем длиннее становится период, отделяющий меня от былого, тем больший смысл, тем большее значение приобретает в моих глазах этот редкий, даже едва ли и возможный в наше время факт морального значения одного человека в массе общества, без разбора слоев его. 6 июня 1835 г. не стало для Перми Федора Христофоровича; я говорю для Перми, потому что этому месту была посвящена вся жизнь, вся деятельность, вся душа и сила человека, который в наше время был бы феноменом. Феноменом для Перми он не был; пермский люд, почитавший, обожавший Граля в 44 года так привык к его высоким человеческим достоинствам, нераздельным с его личностью, что не видел в них особенности, не считал Граля феноменом. Не берусь описывать той скорби и тех воплей, которым была свидетельницею пермская Сенная площадь до дня погребения Граля. Опишу самый день похорон, как он сохранился в моих воспоминаниях. Все учебные заведения, не выключая и духовных, все присутственные места в этот день были закрыты. В восемь часов утра по распоряжению нашего директора, Василья Ионовича Антропова, мы собрались в зале гимназии, в новой, только что вышедшей, красивой форме, в мундирах с красными воротниками и серебряными петлицами. Все учителя, инспектор, директор собрались там же, в полной форме. Торжественность случая вселяла в нас какое-то особенное чувство; не было обычной живости в большой семье гимназической, не было даже разговора; сами преподаватели говорили вполголоса, как-то особенно. В половине девятого стройною колонною отправились мы на Сенную площадь, в этом шествии был строгий порядок, о котором нас не просили. Мы как-то почувствовали, что идем от лица гимназии высказать заслуженное уважение, отдать последний долг человеку, которому и сами лично и за родных и знакомых мы были обязаны. Чувство это было тем выше, что нам казалось, что только одна гимназия догадается быть столь благородно признательною, но мы ошибались: на Сенную площадь вместе с нами пришли и воспитанники всех других учебных заведений: семинарии, канцелярского и уездного училищ. Площадь была залита народом. Главная масса помещалась на заднем ея плане. Впереди перед домом выстроились учащиеся, на дворе дома и около помещался 35 чиновный люд и купечество, в новых шитых золотом мундирах, только что им данных правительством. Перед домом стоял черный катафалк, с черным балдахином и страусовыми перьями, запряженный в 6 лошадей под черными попонами. Обычная траурная прислуга с зажженными факелами стояла кругом. Вот показалось духовенство, выходившее из дому, предшествуемое хором певчих; но пение их было заглушено рыданиями народа.

Сделаю маленькое отступление. Федор Христофорович Граль был лютеранин; а в Перми не было ни лютеранской церкви, ни лютеранского пастора. Многие из преданных и близких к покойнику людей предвидели затруднение, неизбежное с формальною стороною его похорон; за несколько дней до смерти предлагали ему перейти в православие; но Федор Христофорович отклонил это предложение; он сознавал, что не в обрядах вера, и на этом сознании исповедовался, как говорят, у православного священника. Однако похороны не обошлись без затруднений, и только сильный настоятельный голос общественного мнения (прошу заметить, это было в 1835 году!..) смог устранить их. К полному удовлетворению народа, Федор Христофорович был похоронен со всем торжеством наших обрядов. Литургия и отпевание совершены были Преосвященным Аркадием.

Но вернусь к рассказу. Когда показался гроб, много было труда местной полиции удержать напор к нему простонародья. Все, что было в мундирах, старалось участвовать в переносе гроба до катафалка, а там отпрягло лошадей, заняло их место впереди катафалка и на себе везло дорогие останки. Редкую впечатлительную картину представляло похоронное шествие с Сенной площади до Кафедрального собора; за хором певчих и духовенства тянулись длинные ряды воспитанников разных заведений; за ними – лиц в них служащих; далее на алых бархатных подушечках несли ордена: знаки отличия безпорочной службы за 40 лет, орден Св. князя Владимира 4 степени и орден Св. Анны 2 степени с Императорскою короною; но эти знаки как-то шли в разлад с тем почетом, какой воздавало Гралю пермское общество, во всех его слоях безразлично. Сотня блестящих мундиров, постоянно сменяющихся, везла похоронную колесницу (когда процессия достигла Широкого переулка, то человек двести крестьян села Верхнемуллинского бросились к катафалку с криком: «Не дадим никому довезти до могилы нашего благодетеля!», силой оттеснили чиновников, впряглись в катафалк и, чуть не на рысях, несмотря на крутую песчаную гору, подкатили его к церкви. – Ред. Пермского сборника); пермские дамы и дети всех возрастов шли подле катафалка; а далее тянулась огромная масса народа, провожавшая своего отца и благодетеля, Федора Христофоровича Граля. Эта масса состояла не из одних только пермских жителей; стеклись крестьяне со всех ближайших окрестностей, и были приезжие за сто и двести верст. И те знали Федора Христофоровича; в базарные дни был у него для них особый прием. Экипажей на этих похоронах не было. Особенно хороша была описываемая нами картина, когда процессия поднималась на довольно крутую и песчаную гору, где стоит Кафедральный собор. Литургия и отпевание были совершены, как уже сказано, Преосвященным Аркадием. По выносе тела на паперть, директором гимназии было сказано надгробное слово, содержание которого я, конечно, не помню, а может быть и не слышал, знаю только, что речь эта произвела сильное впечатление и усилила общее рыдание.

Тело Федора Христофоровича Граля предано земле в церковной ограде того же собора; над могилою его на красивом пьедестале, с простою надписью «Доктор Граль», стоит высокая колонна, на которую и теперь жители смотрят с особенным чувством. Народное предание, родившееся на моей памяти в настроенном воображении простого народа, уцелело и до сих пор: говорят, что во время похоронного шествия над катафалком летел белый голубь, который потерялся из виду при вступлении в ворота церковной ограды.

Я передал мои детские воспоминания, конечно, далеко не полные; но всмотритесь в них, читатель, подумайте о том, давно минувшем, и сознайтесь, что такие факты – не достояние нашего времени.

Завещание Граля

Тысяча восемьсот тридцать пятого года июня четвертого дня, я нижеподписавшийся инспектор Пермской врачебной управы, доктор, статский советник и кавалер, Федор Христофоров Граль, проживший 65 лет, чувствую [сопряжение] с сими летами и болезни, но в здравом уме и твердой памяти, на случай смерти своей сим завещаю: когда Богу угодно будет кончить жизнь мою, похоронить меня. На счет оставшегося моего капитала принимаемым 1 Государственый архив Пермского края (ГАПК). Ф. 36. Оп. 1. Д. 53. Л. 2–4. Памятник Ф. Х. Гралю Завещание Граля. ГАПК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 53. Л. 2, 3 40 образом и потом благоприобретенным мною движимом и недвижимом имении и денежном капитале сделать следующее распоряжение:

Во-первых, всех моих крепостных дворовых людей отпустить на волю (события происходят в 1835 г., крепостное право отменено в России в 1861 г. – О. М.) и, притом, выдать им из моего капитала каждому от мала до велика для начала свободной их жизни по сту рублей. Оставшее мое движимое, какое останется без всякого изъятия, равно и недвижимое, то есть дом деревянного строения, состоявший в городе Перми в первой части продать каким образом и порядком за удобное [цену] то будет.

Во-вторых, из вырученных за все оное [тщение] денег, равно и из оставшегося наличного и позаимствованного письмом капитала раздать по церквам и российским трактирам на украшение оных, всего до 3000 руб., и по благоусмотрению разным бедным людям – одну тысячу руб.

В-третьих, из тех же капиталов назначаю выдачу Анне Николаевне Васильевой, урожденной Засухиной, и ея детям 3000 руб.

В-четвертых, воспитаннику моему Дмитрию Иванову, долженствующему быть отправленному для обучения в Казанский университет, предоставить в надел 8000 руб. Деньги сии для содержания и воспитания его отослать в Казанский приказ общественного призрения.

В-пятых, заплатить [(за) могущие требы (поминальные службы)] маловесных денег, дабы воспоминание обо мне помрачаемо не было.

В-шестых, затем весь оставшийся капитал, за взносом в казну узаконенных по силам и за издержками на гербовую бумагу; отослать к родительнице моей Анне Григорьевне Граль, живущей в Черниговской губернии в городе Острог; в случае же смерти ея разделить на четыре части и отослать семействам четырех моих сестер.

И, в-седьмых, завещание сие по смерти моей доверяю предъявить к свидетельству исполнить оное с полною волею г. статскому советнику и кавалеру Семену Иванову Баранову, на коего всем полагаюсь; представляюсь на волю его избрать в товарищи свои кого-либо из прочих друзей оного и в случае надобности уполномочивать от себя поверенных.

Сие духовное завещание писал штата по земской палате гражданского суда канцелярист Матвей Иванов сын Механошин.

К подлинному завещанию статский советник и кавалер, доктор Федор Христофоров сын Граль руку приложил.

Завещание подлинное действительно учинено г. статским советником и кавалером Федором Христофоровым Граль и подписано при том собственно самим им; причем в сем лично его видели и нашли в здравом уме и твердой памяти, в чем удостоверили подписями:

Поземского Кафедрального собора протоиерей Дмитрий Квашнин, в том же свидетельствую и подписуюсь.

Оберберггауптман 5-го клана и кавалер Василий Данилов Прянишников, в том же свидетельствую.

Обербрандмейстер Август Федотов сын Мейер.

В том же свидетельствую пермский штаб-лекарь Иван Федоров сын [Фарен. – м. б. Фомин. – О. М.]. С подлинным завещанием верно городничий Вайгель.

Подборка документов О. А. Мельчаковой

¹